Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [74]
Но она не остается. Может быть, для нее это перебор. Как и полагается ангелу, Анна Мария сначала улетает с острова, в сентябре, а потом и вообще из жизни Беньямина. После ее отъезда у него наблюдаются приступы лихорадки. А когда он через Барселону возвращается в Париж, у него выявляют малярию.
Бертольт Брехт в сентябре едет из Дании в Париж — а оттуда, вместе с Маргаретой Штеффин, в Санари-сюр-Мер, в гости к Лиону и Марте Фейхтвангер. Марта попадает в больницу, потому что забыла поставить машину на ручной тормоз, машина покатилась по крутому склону и наехала на нее. У Брехта пять недель любовного экстаза с Маргаретой, а Хелене, оставшейся в Туре, он пишет: «Тут на Средиземном море довольно скучно».
Курт Тухольский проводит 1933 год в Швейцарии. Он живет с Хедвиг Мюллер в Тичино и в Цюрихе на Флорхофгассе, 1. В марте в Германии закрыли журнал Weltbuhne, в мае горели его книги, в июне его лишили гражданства. Курт Тухольский — несчастный человек, он сходит с ума от невозможности публиковать свои мысли. А самое главное — от того, что происходит у него на родине. Он пишет Вальтеру Хазенклеверу на юг Франции: «Мне не нужно рассказывать Вам, что наш мир в Германии прекратил свое существование. Поэтому я пока попридержу язык. Против лома нет приема».
Тухольскому сейчас не до битв, у него проблемы со здоровьем — синусит, и ему приходится делать в Цюрихе несколько операций. Но лучше не становится. Он страдает, как брошенная собака. Его друга Карла фон Осецки держат в концлагере. Большинство товарищей эмигрировали в Париж. Певицам, для которых он писал песни, запретили выступать, а газетам, для которых он так охотно писал статьи, запретили печатать его тексты. Поэтому он пишет письма. Каждый день. Десятки. Всё с тем же юмором. Но этот юмор постепенно чернеет. Как будто у него в душе с каждым месяцем сгущаются тучи. В том числе потому, что ему приходится разводиться с единственной женщиной, которую он действительно любит, — с Мари. Он понимает, что должен защитить ее, она не может быть женой пацифиста, лишенного гражданства, левого еврейского публициста — это могло бы стать смертным приговором. Двадцать первого августа брак официально расторгается. Как он писал в «Райнсберге»: «Нет вины. Есть только ход времени. Такие улицы пересекаются в бесконечности. Каждый несет в себе другого. И всегда что-то остается». Еще Лиза Маттиас, его возлюбленная из «Замка Грипсхольм», подозревала, что он никогда не сможет расстаться с Мари: «Ты и не думаешь дать мадам свободу. Когда ты не с ней, даже когда ты со мной, ты всё равно беспокоишься — чем она там занимается? Значит, ты всё еще любишь ее — такой я делаю вывод». Она была права. После развода Тухольский уезжает из Швейцарии и направляется в Швецию.
Восемнадцатого сентября в роскошной гостинице в Цюрихе на Клауса Манна накатывает странное желание: «Хочется написать стихотворение о любви. Очень патетичное. Отчаянная нежность посреди катастрофы». Он садится за стол. Затачивает карандаш. К сожалению, ничего не приходит в голову.
Восемнадцатого сентября официально разводятся Лотте Ленья и Курт Вайль. Есть небольшая проблема: ее роман с Отто Пазетти, который и послужил причиной развода, уже давно катится к закату. А Курт Вайль начал отношения с Эрикой Неер только потому, что не собирался вечно ждать Лотте Ленью. Получается, что это развод любви. Лотте Ленья всю жизнь будет жалеть о том, что подала заявление.
В Цюрихе Эльза Ласкер-Шюлер нашла пристанище в доме для паломников бывшего августинского монастыря, это самый дешевый вариант, а она влачит жалкое существование. Пытается продавать свои стихи и рисунки, пытается завязать контакты с политиками и с еврейскими организациями. Девятнадцатого сентября она встречается с Эрикой и Клаусом Манном, они ведут ее в кино, для нее это редкая радость. Клаус Манн записывает в дневнике: «Ласкер-Шюлер (путаные мысли, отчаяние) показывает симпатичные рисунки индейцев, она рисует их, чтобы успокоиться». Она целыми днями сидит в своей комнатке, а если становится слишком холодно, то спускается на первый этаж, где есть отопление, и дремлет. Иногда, по ее словам, «такая неприхотливость кажется настоящей нирваной». Но сколько ни изучай тьму, не найдешь в ней света.
Марлен Дитрих в сентябре возвращается в Голливуд. В Европе ей стало скучно — или слишком трудно: мать, дочь, муж и его любовница, жена собственного любовника — и все в одном городе, вдобавок все эти эмигранты из Берлина, которые приходят к ней, потому что наслышаны о ее щедрости и надеются на помощь, и всё это под пристальным взглядом мировой прессы — это не по силам даже Марлен Дитрих. К счастью, в сентябре в Голливуде начинаются съемки ее нового фильма. Она играет Екатерину Великую — Йозеф фон Штернберг хочет превратить свою музу и любовницу в самую могущественную женщину, которую знала история человечества. Ему кажется, что с этой ролью лучше всех справится его Марлен Дитрих. Его Марлен Дитрих? Да, его отношение к ней постепенно перешло от восхищения к любви — и далее к одержимости. Когда она приезжает в Голливуд, он обращается к ней не иначе как «возлюбленная богиня», он дарит ей не только новую роскошную виллу, но и новый, более элегантный «роллс-ройс». И еще портсигар, украшенный бриллиантами и золотом. И каждый раз, когда Марлен достает сигарету, изнутри сверкают выгравированные слова: «МАРЛЕН ДИТРИХ / ЖЕНЩИНА, МАТЬ И АКТРИСА, КАКИХ ЕЩЕ НЕ БЫВАЛО / ЙОЗЕФ ФОН ШТЕРНБЕРГ».
