Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [29]
Двадцатитрехлетний Жан-Поль Сартр после первых совместных ночей требует от двадцатиоднолетней Симоны де Бовуар совершенно новой формы брака. В его основе должна лежать свобода для обеих сторон — ну как, согласна? Или ему придется уйти. Несмотря на всю свою любовь. Симона переводит дух, она не может так быстро отказаться от своих девичьих мечтаний, два месяца назад на лугах Лиможа всё казалось еще не таким современным, но ладно. Она любит этого мужчину, а его можно получить, кажется, только на таких условиях. В конце концов, он же гений, по его же собственным словам. А для полного раскрытия гениальности ему нужна свободная сексуальная жизнь. Для стимуляции творческих сил. Он не хочет в двадцть три года на всю жизнь отказываться от романов. Пока Сартр защищает свою свободу, де Бовуар после их первой настоящей ночи любви не может сообразить, как могла бы выглядеть ее свобода. Но Сартр говорит: «Я дарю вам пожизненную свободу, Симона, это лучший подарок из всех, что я мог бы вам сделать». Судя по всему, удостоенная такой чести полагает, что дареному коню в зубы не смотрят. Она соглашается и со следующим условием Сартра: полная прозрачность, открытый разговор обо всем — о чувствах, романах, желаниях. Никаких детей, потому что они только отвлекают, требуют внимания и времени. А в остальном Симона может быть спокойна. Разумеется, он всегда будет любить только ее, их любовь «первостепенна». Она лежит в основе пакта. Но согласна ли она на то, что он не будет извиняться за свои романы, за «дополнительные» связи? Да? Симона де Бовуар кивает. Потом Жан-Поль Сартр убегает, ему пора на поезд, он отбывает двухлетнюю воинскую повинность на метеорологической станции в Сен-Сир-сюр-Мер. Он совершенно растерян из-за того, что де Бовуар согласилась на его условия, потом он признается, что это погрузило его в «некоторую меланхолию».
Вальтер Беньямин старается ускорить развод с женой Дорой, чтобы жениться на своей подруге Асе Лацис. Никогда ранее, пишет он своему другу Гершому Шолему, он так не ощущал преображающую силу любви, как с ней, «поэтому многое в себе я открываю впервые». Двадцать седьмого марта 1930 года, после изнурительной гражданской войны, его брак с Дорой наконец-то официально расторгнут, но Беньямину приходится столкнуться с тем, что Ася Лацис уже вернулась в Москву. Похоже, она не имела в виду ничего серьезного. И рассталась с мужчиной, у которого теперь совсем ничего нет, потому что всё, что принесла в семью его жена, ей же и отошло. И Вальтеру Беньямину приходится открыть в себе еще одну ипостась: брошенного мужчины.
Весной 1930 года Зельда Фицджеральд совсем теряет рассудок. После того как Ф. Скотт Фицджеральд привез ее утром 23 апреля в психиатрическую клинику с печальным названием «Malmaison», после того как он передал в руки врачей кричащий, дерущийся комок нервов, утверждавший, что не может ложиться в больницу, потому что пропустит уроки балета, Фицджеральд едет на машине домой, испытывая растерянность и облегчение. Вернувшись в квартиру на рю Перголь, 10, он читает второй том «Заката Европы» Освальда Шпенглера. Пишет Хемингуэю: «Нет ничего прекраснее этой книги, даже близко». Потом отправляется на кухню и достает бутылку джина. Его лицо меняется с каждым глотком, кожа натягивается, и после второй рюмки его лицо напоминает посмертную маску. После второй бутылки — мумию.
Лиза Маттиас снова едет с Куртом Тухольским в Швецию. Но на этот раз улетучилось всё волшебство, что год назад влекло их на север. Она разочарована его многочисленными романами, она устала от его брака с парижской Мари, который всё никак не заканчивается. Но она пообещала обставить ему дом. Ей удалось снять дом в Хиндосе, красивый голубой дом, вокруг которого очень уютно стоят девять сосен, как будто защищая от невзгод. В Гётеборге они покупают мебель, она кое-как обставляет комнаты, но даже не старается создать домашний уют, как она умеет. Атмосфера в их отношениях холодна, как шведский март. Лишь изредка случаются оттепели. Тогда Курт Тухольский кладет на новый стол из Гётеборга новое стихотворение Эриха Кестнера, оно называется «Семейные стансы», совсем свежее:
Люди — те, что любят, ненавидя, Ненавидят до корней волос. И, как в сейфе, спрятано в обиде Всё, что высказать не удалось.
Но Лизу Маттиас больше не собьешь с толку, не заставишь очнуться от дурмана и увидеть в любви что-то приятное. Она уезжает — на юг, в любимый Лугано, и пишет своей подруге Кете: «С Тухо дела не ахти. Я не выдерживаю. Не готова быть женой моряка». После ее отъезда Тухольский вскоре начинает учить шведский язык с Гертрудой Майер, дочерью шведки из ближайшей деревни. И уже в мае он едет в отпуск в Англию с ней, а не с Лизой Маттиас.
