Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [102]

*

Нацисты уже в который раз сажают в тюрьму поэта-песенника Бруно Бальца, потому что он гомосексуал и нарушает параграф 175. Тот в отместку фотографируется в карикатурной гитлеровской позе и наклеивает фотографию на 175-ю страницу своего экземпляра «Майн Кампф» Гитлера. Он не теряет юмора даже в ситуациях, когда на лбу выступает пот от страха. После первого ареста его имя пропало с киноафиш и граммофонных пластинок с его композициями. Но студия UFA нуждается в нем. Двадцать первого сентября 1936 года ему даже приходится жениться, гестапо находит для него подходящую невесту — Сельму Петт, преданную фюреру простую крестьянку из Померании, которая официально переезжает в квартиру Бальца на Фазанен-Штрассе, 60. В этой просторной квартире он поселяет и своих родителей. Здесь, рядом с любовником, женой и мамой, в 1938 году Бальц сочинит песни «Я разбиваю сердца самых гордых женщин» для Хайнца Рюмана и «Разве любовь может быть грехом?» для Цары Леандер.

*

Четвертого мая лауреат нобелевской премии мира Карл фон Осецки умирает в берлинском туберкулезном санатории от последствий пыток в застенках гестапо и в результате инъекций с туберкулезными бактериями, которые ему там сделали. Рядом с ним в последние дни была жена Мод фон Осецки. Он слишком слаб, чтобы она могла признаться ему, что те сто тысяч марок, которые он получил из Швеции за премию и на которые собирался строить свое будущее, она доверила жулику, а тот сбежал с деньгами.

*

Аншлюс Австрии разрушает неустойчивое трио Альмы Малер-Верфель, Франца Верфеля и Йоханнеса Хольнштайнера. Альма и Верфель бежали сначала в Италию, потом в Англию и окончательно осели во Франции, а Хольнштайнера гестаповцы вытащили из августинского монастыря Святого Флориана, его подозревают в сотрудничестве с правительством Шушнига. Гестапо подвергает аресту и самого бывшего канцлера, и его теологического советника. Следуют два месяца допросов и издевательств, а потом Хольнштайнера без суда отправляют в концлагерь Дахау, там священника заставляют на невыносимой жаре работать в гравийном карьере, пока он не валится с ног от изнеможения (он выйдет на свободу только весной 1939 года и вернется в свой монастырь Святого Флориана).

Брак Альмы и Франца Верфеля до эмиграции был на грани распада и состоял в основном из взаимных нападок, а в острой политической ситуации они вдруг вынужденно объединились. До эмиграции Альма пишет в дневнике: «Мой брак — уже давно никакой не брак. Я несчастлива рядом с Верфелем». А он, еврей, всё больше теряет почву под ногами из-за антисемитских выпадов жены. Верфеля шокируют ее признания в симпатиях к нацистам. Альму же сбивает с толку ситуация, когда гестапо бросает в тюрьму ее любимого Хольнштайнера, оставляя на свободе ее мужа-еврея. У нее случается, по ее же словам, «настоящий nervous breakdown». А у него легкий инфаркт.

Им удается успокоиться только в Санари-сюр-Мер, в том самом портовом городке между Сен-Тропе и Марселем, который пятью годами ранее так помог с нервами Томасу Манну и его семейству. В городке, который даже Бертольта Брехта довел до того, что тот стал ночами замирать и смотреть на звезды.

Альма и Франц Верфель находят старинную сторожевую башню сарацин, возвышающуюся на скале, прямо у тропинки, ведущей из городка к вилле Томаса Манна. На втором этаже круглой башни Верфель ставит письменный стол — пожалуй, никогда в жизни у него еще не было такого красивого вида с рабочего места. Через двенадцать окон он смотрит на бескрайнее море, на холмистый южный пейзаж за краем городка. Альма же сидит внизу, в помещении без окон, и в слабом свете торшера пишет в дневнике: «Боже на небесах. Нельзя ведь жить совсем без надежды. Я на пределе». Она в ярости, потому что из-за мужа-еврея ей пришлось покинуть любимую Вену и теперь ей в пятьдесят девять лет приходится в каком-то забытом богом городишке на Средиземном море покупать багеты и какие-то диковинные фрукты, обходиться без уборщицы — а на улицах никто не узнает ее и не кланяется. Тут слишком жарко, слишком много комаров и мало фуршетов. Даже когда она ходит в кафе «Schwob» на набережной или в бар «Nautique» — все, кто тут говорит по-немецки, либо евреи, либо коммунисты. Сущий ужас для нее. Альме Малер кажется, что она попала в плохой фильм. Неужели она стала эмигранткой? И всё из-за того, что не успела вовремя уйти от мужа. Пока он корпит наверху над рукописями, в непрерывном страхе перед нацистскими агентами, Альма внизу ведет переговоры с Министерством пропаганды в Берлине на предмет продажи партитур Брукнера из наследства Густава Малера.

Нет, брак между Францем Верфелем и Альмой Малер так подгнил, что даже экстремальная ситуация эмиграции не может освежить его. Даже когда на ужин заходят Фейхтвангеры, королевская чета Санари, Верфели продолжают ругаться друг с другом, как сапожники, а Альма каждый раз выкрикивает: «Не забывай, что я не еврейка!» Но на этот счет она зря беспокоится, об этом он никогда не забудет.

*

Либертас и Харро Шульце-Бойзен начинают активное сопротивление нацистскому режиму, они распространяют листовки и расклеивают плакаты, но у них заводится враг в собственной постели. Это Гюнтер Вайзенборн, старый друг Харро еще по журналу