Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - [160]

— Должна сразу предупредить, что я вовсе не хочу, чтобы со мной что-то делали, — проговорила она приятным грудным голосом — так не похоже на общепринятую ныне пресную манеру речи. — Я лишь согласилась сюда пойти. Худрук Драмтеатра и Начальник Отдела Здравоохранения так разволновались из-за всего этого, что я решила как минимум до вас дойти. Я сказала, что охотно разузнаю все о вашей услуге, но не хочу, чтобы со мной что-то делали.

— Вам лучше объяснить все ему самому, — сказал Майлз.

Он проводил ее в кабинет доктора Лучика.

— Государство мое Милосердное! — воскликнул доктор Лучик, не сводя глаз с бороды.

— Да. Не правда ли, это шокирует? — сказала она. — Я к ней уже привыкла, но могу понять, что испытывают люди, видя ее впервые.

— Настоящая?

— Дерните.

— Крепкая. Неужели с ней ничего нельзя сделать?

— Ох, чего только не пробовали!

Доктор Лучик так увлекся, что забыл о присутствии Майлза.

— Операция Клугманна, как я понимаю?

— Да.

— Время от времени возникают такие побочные эффекты. В Кембридже было два или три случая.

— Я вовсе не собиралась ее делать. И ничего другого тоже. Это все из-за нашего художественного руководителя. Он требует, чтобы все девушки были стерилизованы. Ясно же, что после рождения ребенка ты никогда уже не сможешь по-настоящему хорошо танцевать. А я хотела танцевать очень хорошо, по-настоящему. И вот результат.

— Да, привыкли все делать тяп-ляп, — сказал доктор Лучик. — Тех девушек из Кембриджа им тоже надо было отчислить[206]. Это неизлечимо. Что ж, мы готовы заняться вами, юная леди. Вам нужно подготовиться или я могу взять вас прямо сейчас?

— Но я не хочу, чтобы меня отчислили. Я же сказала вашему ассистенту, что вообще согласилась прийти сюда только потому, что Худрук Драмтеатра очень умолял, а он такой душка. У меня нет ни малейшего намерения отдавать себя вам на заклание.

Пока она говорила, добродушие доктора Лучика покрылось коркой льда. Он глянул на нее с ненавистью, не сказав ни слова. Затем взял розовый квиток.

— Значит, он вам больше не нужен?

— Нет.

— В таком случае зачем, во имя всего Государственного, вы тратите мое время? — злобно проговорил доктор Лучик. — У меня больше сотни срочных пациентов, ожидающих в очереди под открытым небом, а вы пришли сюда сообщить мне, что Худрук Драмтеатра душка. Я знаю Худрука Драмтеатра. Мы живем в соседних комнатах в одной вшивой общаге. Он чума! И я буду писать рапорт Министру об этом шутовстве, и он заставит и его, и этого невменяемого, который решил, что может изображать из себя Клугманна, ходить вокруг меня кругами и умолять об экстерминации[207]. А потом поставлю обоих в самый конец очереди. Уведите ее, Пластик, и пригласите кого-нибудь нормального.

Майлз проводил ее в общую приемную.

— Вот скотина старая, — сказала она. — Полная скотина. Со мной даже в балетном училище никто так не разговаривал. А показался таким милым сначала.

— Это у него профессиональное, — пояснил Майлз. — Естественно, он вышел из себя, лишившись такой привлекательной пациентки.

Она улыбнулась. Ее борода была не настолько густа, чтобы полностью скрыть мягкий овал лица, щеки и подбородок. Она будто поглядывала на него из-за созревших колосьев ячменя.

Ее улыбка рождалась в широко открытых серых глазах. Губы под золотистыми усиками были ненакрашенные, осязаемые. Бледная полоска, начинаясь под ними, сбегала по центру подбородка, постепенно становясь шире, гуще и насыщеннее по цвету, пока не сливалась в единый поток с усами, оставив по обе стороны две симметричные нежные прогалины, голые и вызывающие. Наверное, так улыбаться мог какой-нибудь беззаботный дьякон в колоннадах александрийских школ пятого века и смущать иерархов.

— По-моему, ваша борода прекрасна.

— Вы не шутите? Мне и самой она нравится. Мне вообще все в себе нравится, а вам?

— О да, да, мне тоже.

— Это нормально.

Шум за наружной дверью не дал им продолжать разговор. Нетерпеливые жертвы продолжали беспорядочно колотить-молотить по дверным панелям и метались, словно чайки вокруг маяка.

— Мы все готовы, Пластик, — доложил старший служащий. — Что тут творилось сегодня утром?

Что творилось? Майлз ответить не мог. Буйные морские птицы будто застили свет в его собственном сердце.

— Не уходите, прошу вас, — сказал он девушке. — Я буду через минуту.

— Ох, да мне и некуда идти. Все мое отделение думает, что я уже полутруп.

Майлз открыл дверь и впустил полдюжины негодующих. Затем каждого направил к своему стулу для регистрации. После чего вернулся к девушке, которая чуть отвернулась от толпы и по-крестьянски обмотала голову шарфом, пряча в него бороду.

— Никак не могу привыкнуть к тому, что люди пялятся, как-то мне это не очень, — сказала она.

— Наши пациенты слишком озабочены своими делами, чтобы обращать внимание на других, — успокоил ее Майлз. — И вас ведь не раздражает, что на вас пялятся, когда вы танцуете на сцене.

Майлз настроил телевизор, но мало кто в приемной хотел его смотреть — все взгляды были прикованы к столу регистратора и дверцам за ним.

— Думаю обо всех тех, кто сюда пришел, — сказала бородатая девушка.

— Мы оказываем им лучшую услугу из всех возможных.