Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - [159]

Мизерный штат Доктора Лучика из полдюжины подчиненных относился к нему с уважением. Все они проходили по разряду служащих, ибо это было частью маленькой игры, которую доктор Лучик вел с властями, чтобы «экономить расточительно». Подведомственное ему отделение, утверждал он, не может при нынешнем финансировании позволить себе нанимать рабочих. Даже кочегар и девушка, извлекавшая бесполезные искусственные зубы для Дентального распределительного центра, числились младшими служащими.

Младшие служащие были дешевы и многочисленны. Университеты ежегодно выпускали их тысячами. Правда, с тех пор как вышел Закон о Стимулировании Развития Промышленности 1955 года, освобождавший рабочих от налога (и это был важный и популярный реформаторский ход, который консолидировал нынешнее постоянное Коалиционное Правительство), дорогостоящих служащих, получивших образование за государственный счет, начали подло, в одностороннем порядке переводить в разряд рабочих — это называлось «переход в иной мир».

Обязанности Майлза не требовали особой квалификации. Ежедневно в десять утра учреждение открывало двери изнывающим от всеобщего благосостояния гражданам. Майлз был как раз тем человеком, который их открывал, сдерживал чересчур сильный напор и пропускал первые полдюжины, после чего снова закрывал их перед толпой ожидающих и не открывал, пока некое Высшее Должностное Лицо не подавало сигнал впустить следующую партию очередников.

Оказавшись внутри, они сразу попадали под его опеку: он приводил их в порядок, следил, чтобы никто не лез без очереди, а чтобы им не было скучно, настраивал телевизор. Высшее Должностное Лицо проводило с ними беседу, проверяло их бумаги и оформляло документы на конфискацию их имущества. Майлз никогда не переступал порог той комнаты, в которую их в итоге уводили по одному. Легкий душок цианида наводил на мысль о происходивших в ней таинствах. Между делом он подметал пол в приемной, опустошал корзинки для использованной бумаги и заваривал чай — труд рабочего, для которого не требовались знания, полученные им за годы ученичества в Маунтджое.

Со стен общежития на него смотрели те же репродукции Леже и Пикассо, что преследовали его в детстве. На экране кинотеатра, куда он мог позволить себе сходить в лучшем случае раз в неделю, то проблескивали, то тянулись перед его глазами те же фильмы, которые ему даром крутили в Сиротском доме, на Авиабазе и в тюрьме. Он был дитя Соцобеспечения, строго выдрессированное для скуки жизни, но ему хватило ума пойти дальше. Он познал безмятежную меланхоличность маунтджойского парка. Он познал экстаз, когда Летное Училище Военно-Воздушного Флота взлетело на воздух и в тайфуне пламени унеслось к звездам. И когда он апатично передвигался между Куполом и общежитием, в ушах у него звенели слова старого каторжника: «Вы доставляли им слишком мало хлопот».

И вот в один прекрасный день, в самом неожиданном месте, на его собственном вонючем отделении повеяло надеждой.

Впоследствии Майлз вспоминал каждую подробность того утра. Началось оно, как обычно, хотя на самом деле не так уж обычно, так как отделение открывалось после вынужденного недельного простоя. Забастовка углекопов привела к приостановке Эвтаназии. Наконец все необходимые соглашения были подписаны, в печах вновь заиграл огонь, и очередь у входа для пациентов растянулась на пол-обхвата Купола. Доктор Лучик, прищурившись, посмотрел в перископ на толпу ожидающих и, оценив ее численность, не без удовлетворения произнес:

— Теперь потребуется не один месяц, чтобы разгрузить список очередников. Надо начинать взимать плату за услугу. Это единственный способ снизить спрос.

— Министерство ведь никогда не даст на это согласия, не правда ли, сэр?

— Проклятые сентименталисты. Мои отец с матерью повесились у себя на заднем дворе, на собственной бельевой веревке. Теперь же никто палец о палец не ударит, чтобы помочь самому себе. Что-то забарахлило в системе, Пластик. Ведь есть же еще реки — иди и топись, поезда — регулярные — ложись на рельсы и клади голову под колеса, есть газовые плиты в некоторых лачугах. В стране полно природных орудий смерти, но все прут к нам!

Не слишком часто он так откровенничал с подчиненными. Сильно потратился за неделю вынужденного отпуска, много пил с коллегами-безработными в общаге. После забастовок начальство всегда возвращалось на работу не в духе.

— Ну что, запускать следующую партию?

— Не сейчас, — сказал Лучик. — У нас там приоритетный случай, рассмотрим его первым, переслали из Драмтеатра, с розовым талончиком. Она ожидает в отдельной приемной. Приведи ее.

Майлз прошел в кабинет, зарезервированный для особо важных пациентов. Одна стена целиком из стекла. Девушка стояла, припав к ней лицом, и смотрела на угрюмую очередь внизу. Против света Майлз различал лишь смутный силуэт, шевельнувшийся на щелчок замка, всего лишь силуэт, но исполненный изысканной грации. Он замер у двери, на мгновение лишившись дара речи, ослепленный этой призрачной красотой. А отмерев, проговорил:

— Мы к вашим услугам, мисс.

Девушка подошла поближе. Глаза Майлза привыкли к свету. Призрак обрел плоть. Полная картина подтвердила все, что лишь забрезжило при первом взгляде, — и даже больше, ибо в каждом едва уловимом движении сквозило совершенство. Лишь одна деталь нарушала канон чистой красоты — длинная шелковистая пшенично-золотистая борода.