Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - [146]
На третий день после завтрака Бакич объявил майору Гордону:
— Тама до вас явреи пришли.
— Какие евреи?
— Ужо часа два как там стоят, а может, и боле. Я сказал им ждать.
— Что им нужно?
— Это же явреи! Им, кажись, завсегда чо-нить нужно. Грят, хотят видеть британского майора. Я велел им подождать.
— Ну, пригласите их войти.
— Они не могут войти. Да ведь их больше сотни.
Майор Гордон вышел на крыльцо и обнаружил, что двор фермы, как и переулок за ее забором, битком забит людьми. В толпе было несколько детей, но прочие казались до того дряхлыми, что никак не годились им в родители, — неестественные условия жизни состарили их гораздо раньше времени. Все обитатели Бегоя, за исключением крестьянок, щеголяли в лохмотьях, но у партизан были полевые парикмахеры, а заштопанная форма даже придавала им своеобразное достоинство. Но жалкие обноски, с помощью которых евреи пытались сохранить остатки буржуазной благопристойности, смотрелись просто нелепо. Мало кто из визитеров был похож на еврея. Кое у кого прослеживались семитские черты, но в большинстве своем это были светловолосые курносые скуластые потомки славянских племен, приобщенные к иудейству лишь спустя много веков после того, как народ Израилев оказался рассеян по лицу земли. И скорее всего, мало кто из них и сегодня исполнял религиозные обряды.
Когда появился майор Гордон, раздался приглушенный взволнованный ропот. Затем вперед выступили трое парламентеров: моложавая женщина, одетая немного лучше, чем прочие, и два сутулых старика. Женщина спросила, говорит ли он по-французски, и, когда майор Гордон кивнул, представила своих спутников: бакалейщика из Мостара и адвоката из Загреба. Сама она оказалась уроженкой Вены и супругой венгерского инженера.
Тут Бакич грубо перебил ее на сербохорватском, и все трое смиренно потупились в безнадежном молчании. Он сказал майору Гордону:
— Я велел этим людям выражаться по-славянски. Я буду им переводить.
Женщина сказала:
— Я говорю только по-немецки и по-французски.
Майор Гордон принял решение:
— Мы будем общаться по-французски. Но всех я принять не в состоянии. Вам троим лучше войти, а прочие пусть ожидают снаружи.
Бакич нахмурился. В толпе поднялся гомон. Затем трое делегатов робко переступили порог и принялись тщательно вытирать подошвы своих ветхих сапог, прежде чем ступить на грубый дощатый пол в сенях.
— Бакич, ваши услуги мне не потребуются.
Шпион вышел, чтобы сорвать злость на толпе и выгнать ее со двора в переулок.
В комнате, где обитал майор Гордон, было всего два стула. На один он сел сам, другой предложил женщине. Мужчины остались стоять у нее за спиной, то и дело подсказывая ей. Друг с другом они разговаривали на смеси немецкого и сербохорватского языков; адвокат немного знал французский — достаточно, чтобы с тревогой прислушиваться ко всему, что говорила женщина, и время от времени ее перебивать. Бакалейщик пристально смотрел в пол и, казалось, мало интересовался происходящим. Он присутствовал здесь, поскольку пользовался уважением и доверием у ожидавшей снаружи толпы. Когда-то он был владельцем целой торговой сети с филиалами во всех деревнях Боснии.
С неожиданным пылом женщина, которую звали мадам Каньи, отмахнулась от своих советчиков и начала рассказывать. Она объяснила, что люди снаружи — это выжившие узники итальянского концлагеря на острове Раб. Большинство из них — граждане Югославии, но некоторые, как и она сама, беженцы из Центральной Европы. Они с мужем в 1939 году собирались уехать в Австралию; их документы были в порядке, инженера ждала работа в Брисбене. Грянула война, и отъезд стал невозможен.
Когда король бежал, усташи[187] начали истреблять евреев. Итальянцы согнали их на пароход и увезли на Адриатику. Когда Италия капитулировала, партизаны несколько недель удерживали побережье. Они привезли евреев на материк, мобилизовали всех, кто казался им годен к полезному труду, и изолировали всех остальных. Ее муж был приписан к полевому штабу в качестве электрика. Затем пришли немцы; партизаны бежали, прихватив с собой евреев. И вот их осталось сто восемь человек, умирающих с голоду в Бегое.
Майор Гордон не обладал богатым воображением. Историческая ситуация, в которой он оказался, виделась ему довольно просто: здесь друзья, там враги, и главное — сражаться и побеждать. Он ничего не имел ни против евреев, ни против коммунистов. Он хотел побить немцев и вернуться домой. Но кучка здешних назойливых гражданских, казалось, вознамерилась помешать этому четкому плану. Он бодро сказал:
— Что ж, остается вас поздравить.
Мадам Каньи метнула на него взгляд, убежденная, что он над ней издевается. Обнаружив, что это не так, она продолжала смотреть на него с грустным и смущенным удивлением.
— В конце концов, — пояснил майор, — вы же сейчас среди друзей?
