Любовь на фоне кур - [26]

Профессора дома не оказалось, как и мистера Чейза. Как и мисс Норы Деррик, барышни, которую я видел на пляже с профессором. Мисс Филлис, сказала горничная, гуляет в саду.

Я направился в сад. Филлис сидела под деревом у теннисного корта и читала. При моем приближении она подняла голову.

Я сказал, что погода отличная. После чего в разговоре наступила пауза. Меня томило жуткое опасение, что я ей надоедаю. Быть может, мое появление оторвало ее от самого интересного места в книге. Конечно же, думал я, она видит во мне досадную помеху и сейчас, вероятно, мысленно репетирует выговор, который ждет горничную, не сообразившую сказать, что ее тоже нет дома.

— Я… э… зашел в надежде увидеть профессора Деррика, — сказал я.

— Вы найдете его на поле для гольфа, — ответила она. Мне показалось, что сказала она это с легкой грустью.

— О! Это… это не имеет значения, — сказал я. — Ничего важного.

Что правда, то правда. Появись профессор в эту минуту среди нас, мне вряд ли удалось бы придумать повод для моего горячего желания увидеться с ним.

— Как поживают куры, мистер Гарнет? — спросила Филлис.

Положение было спасено. В отношении разговоров я напоминаю заводную игрушку: меня надо завести. О делах на ферме я мог рассказывать непринужденно и красноречиво. И коротенько поведал ей о наших успехах со времени ее визита на ферму. О хрипе я рассказывал с юмором, был язвительно остроумен по адресу Наемного Служителя и Эдвина.

— Так, значит, этот кот все-таки вылез из трубы? — сказала Филлис.

Мы засмеялись, и — говорю за себя — мне стало гораздо легче на душе.

— Вылез на следующий день, — сказал я, — и с аппетитом перекусил одной из наших лучших кур. А потом прикончил еще одну и еле-еле сам избежал смерти от рук Укриджа.

— Так мистеру Укриджу он не нравится?

— Если и имеет место противоположное чувство, то он скрывает его очень тщательно. Эдвин — любимец миссис Укридж. Единственная причина их раздоров. Эдвин, бесспорно, лишний на куриной ферме. Боба он бояться перестал и теперь разбойничает вволю. Приходится глаз с него не спускать.

— А какие успехи с инкубатором? Мне всегда хотелось иметь инкубатор, но мы не держим птиц.

— Инкубатор оставляет желать лучшего, — сказал я. — Им занимается Укридж и, мне кажется, подходит к нему неверно. Не поручусь за точность цифр, но Укридж рассуждает примерно следующим образом. Если согласно инструкции поддерживать температуру около сорока одного градуса (по-моему, он назвал именно эту цифру), то яйца проклевываются примерно через неделю. По его мнению, с тем же успехом температуру можно поддерживать на уровне двадцати одного градуса и получать цыплят через две недели. Я убежден, что в его рассуждениях есть какая-то промашка, потому что цыплят мы пока еще не видели. Но Укридж утверждает, что его теория математически верна, и он от нее не отступает.

— Вы совершенно уверены, что управляете куриной фермой именно так, как следует?

— Очень сомневаюсь. Я в этих делах несмышленый ребенок. До того как мы приехали сюда, курицу в диком состоянии я видел не более двух раз. И никак не предполагал, что стану активным помощником на настоящей куриной ферме. Все началось почти как в басне мистера Джорджа Эйда про Автора. Некий Автор, то есть я, сидел за письменным столом и прикидывал, какое бы старье конвертировать в пищу для завтрака, и тут вошел его друг, сел на стол и сказал, чтобы он продолжал, а на него не обращал внимания.

— И мистер Укридж поступил именно так?

— Почти. В одно чудесное утро он зашел ко мне, как раз когда я чувствовал, что неимоверно устал от Лондона, безумно переутомлен и нуждаюсь в отдыхе вдали от столичной суеты. И предложил мне поехать с ним в Комбе-Регис помогать ему разводить кур. И я об этом не жалею.

— Очаровательное местечко, не правда ли?

— Ничего очаровательнее никогда не видел. Как прелестен ваш сад!

— Так не прогуляться ли нам по нему? Вы ведь видели только его часть.

Когда она встала, мой взгляд упал на книгу, которую она положила на траву лицом вниз. Все тот же многострадальный экземпляр «Маневров Артура»! Меня пронизал трепет восторга. Такое упорство должно было что-нибудь да означать. Она проследила мой взгляд.

— Вы списали Памелу с кого-то? — внезапно спросила она.

И я обрадовался, что ни с кого ее не списывал. Чертова Памела, некогда моя гордость, по какой-то причине не пользовалась расположением единственного критика, чье мнение мне было дорого, а потому скатилась со своего пьедестала.

Мы кружили по садовым дорожкам, и она сообщила мне свое мнение о романе. В целом оно было одобрительным. Аромат желтых люпинов теперь для меня навеки ассоциируется с тонкой и глубокой критикой.

— Конечно, я не знаю, как пишутся романы, — сказала она.

— Да? — Мой тон подразумевал (во всяком случае, так мне хотелось верить), что она превосходно разбирается в написании романов, а если и нет, это не имеет ни малейшего значения.

— Но мне кажется, ваши героини вам не очень удаются. Я только что достала «Постороннего» (мой другой роман. Издатели Барнстейб и Кэрби, 6 шиллингов. Сатирический. Обличение высшего света, о котором я знаю даже меньше, чем о куроводстве. Разодран в клочья «Таймсом» и «Спектейтором». Хороший отзыв в «Лондон мейл» и «Уиннинг пост») и, — продолжала Филлис, — леди Мод точь-в-точь такая же, как Памела в «Маневрах Артура». Вот я и подумала, что вы списали их обеих с какой-то вашей знакомой.