Любовь на фоне кур - [28]

— Я никогда не ошибаюсь, — ответил мистер Чейз. — Меня прозвали Всеправый Арчибальд, потому что я непогрешим. Предлагаю не спускать зорких глаз с шутника Хока.

Он взял еще кусок шоколадного торта.

— Неужели тебе все мало, Том? — осведомилась Филлис. — Я уверена, мистеру Гарнету надоело сидеть тут и разговаривать о пустяках, — добавила она.

Я парировал вежливым отрицанием. Мистер Чейз с набитым ртом объяснил, что отнюдь не кончил. Шоколадный торт, как выяснилось, был мечтой его жизни. В море он проводил бессонные ночи, грезя о нем.

— Вы, кажется, не осознаете, что я только что вернулся из плаванья на торпедном катере. И волнение почти все время оставалось таким, что операции в камбузе были полностью приостановлены и мы существовали на ветчине и сардинках… без хлеба!

— Какой ужас!

— С другой стороны, — философски добавил мистер Чейз, — это большого значения не имело, поскольку нас почти все время выворачивало.

— Том, не говори гадостей.

— Я ведь только оправдывался. Надеюсь, мистер Хок сумеет оправдаться не хуже, когда настанет его черед. Моя цель, дорогая Филлис, продемонстрировать тебе в серии импрессионистических картин то, что мне приходится переносить, когда меня тут нет. Тогда, быть может, ты не станешь так свирепо рвать меня в клочья из-за какого-то пятиминутного опоздания к завтраку.

— Пятиминутного! Три четверти часа, и все оледенело.

— Что может быть лучше в такую погоду? Ты рабыня условностей, Филлис. Ты думаешь, что завтраку положено быть горячим, и потому всегда ешь его горячим. А я предпочитаю есть мой холодным. И моя мудрость — истинная. Передай кухарке мои комплименты, Филлис, и скажи ей — осторожно, я не хочу, чтобы радостная весть совсем ее ошеломила, — что я ел этот торт с наслаждением. Скажи, что я буду счастлив соприкасаться с ней и впредь. Как насчет тенниса, Гарнет?

— Как жаль, что Норы нет, — сказала Филлис. — Мы могли бы сыграть двое надвое.

— Но она на манер цветка, воспетого Греем, расточает в эту минуту свое благоухание на пустыню Йовила. Куда лучше, если ты сядешь и будешь смотреть, как играем мы. Теннис в подобную погоду — не занятие для нежно взлелеянных девиц. Я буду объяснять сильные моменты моей игры по ходу действия. Обрати особое внимание на Левый Смэш Тилдена. Стопроцентно неотразим.

Мы отправились на корт. Я играл против солнца. При желании я мог бы подчеркнуть этот факт и отнести мой последовавший разгром на его счет, указав в подкрепление полного моего оправдания, что играл я на незнакомом корте чужой ракеткой, а мысли мои были заняты совсем другим — во-первых, l’affaire[7] Хока, а во-вторых и главным образом, мрачными размышлениями о том, что отношения между Филлис и моим противником казались слишком уж дружескими. За чаем их поведение было почти поведением помолвленных. Они понимали друг друга с полуслова и даже без. Однако я не желаю прятаться за оправданиями. Признаю безоговорочно, что мистер Чейз был мне не по зубам. Мне всегда почему-то казалось, что лейтенанты Королевского флота на теннисных кортах не блещут. Я встречался с ними на кортах многих загородных домов, но они никогда не поднимались выше среднего. Играли они усердно, ровно и словно бы вздыхали с облегчением, когда можно было покинуть корт. Мистер Чейз был лейтенант иного рода. Его подачи были извержением молний. Отбитые им мячи вели себя словно кузнечики. Первый гейм он выиграл ровнехонько с шести подач. Подавал он. Один-единственный раз я точно принял его мяч на ракетку, и ощущение было такое, будто я остановил пулю. Отбил этот мяч я в сетку. Последний посланный им в этом гейме мяч ударился в деревянный край моей ракетки, высоко взмыл над проволочной сеткой задней ограды и исчез в цветущих кустах.

— Гейм, — сказал мистер Чейз. — Поищем его потом.

Я чувствовал себя жалким червем, а не мужчиной. Филлис, подумал я, выведет заключение о моем характере из этого фиаско. Человек, рассудит она, который так жалок и беспомощен в теннисе, просто не может быть надежен в какой бы то ни было сфере жизни. Она инстинктивно сравнит меня с моим соперником и противопоставит его лихость и блеск моей некомпетентности. Каким-то образом этот свирепый разгром начал дурно сказываться на моей личности. Мое самоуважение стремительно убывало. Еще немного такой выволочки, и я буду стерт в порошок, сведен к желе в человеческом облике. Теперь подача перешла ко мне. В теннисе мой козырь именно подача. Удары у меня не слишком точные, но очень энергичные, и иногда я посылаю мяч так, что отбить его невозможно. Один-два таких удара, и даже при паре аутов мне удастся сохранить хотя бы долю самоуважения.

Начал я с пары аутов. Взгляд на Филлис, такую спокойную и невозмутимую в шезлонге под деревом, выбил меня из колеи. Еще один аут. И еще один.

— Ну, послушайте, Гарнет, — жалобно взмолился мистер Чейз, — избавьте же меня от этого жуткого ожидания. Я превращаюсь в клубок трепещущих нервных узлов.

Не выношу шутливости в минуты душевного напряжения.

Я сурово нахмурился, ничего не ответил и послал мяч в аут. В пятый раз. Наступил критический момент. Любой ценой я должен был следующим ударом послать мяч через сетку.