Любовь Константиновна - [3]

Первый год замужества прошёл незаметно. Когда наступила беременность, Любовь Константиновна стала задумчивой, и случалось, что без всякой видимой причины плакала; на вопросы гостившей у них матери, счастлива ли она, отвечала:

— Да, конечно, Миша так любит меня, — и вспоминала горячие объятия мужа, потому что вспоминать больше было нечего.

После рождения сына Кости она ожила, точно проснулась после бесконечной спячки. Явилась масса забот. Думать о своей личной жизни не было времени, да и не хотелось. Любовь Константиновна удивительно похорошела и недоверчиво улыбалась, когда ей говорили об этом. И этот год пробежал ещё незаметнее первого.

Костя начал уже ходить, как вдруг заболел скарлатиной. Лечившего у них старичка военного доктора не оказалось в городе. Послали за молодым и незнакомым доктором Швейковским. Во время острого периода болезни он приходил два раза в день, и случалось, что оставался обедать.

Когда Костя стал выздоравливать, Михаил Павлович уехал на две недели в командировку. Швейковский продолжал бывать часто и также оставался иногда обедать, но за Любовью Константиновной не ухаживал и о чувствах не распространялся, а только не хотел брать денег за визиты. Говорили обыкновенно о делах, о медицине и о новых романах. Раз, когда у Кости снова повысилась температура, Швейковский засиделся до двенадцати часов ночи и рассказал всю свою прошлую жизнь. Как во время университетских окончательных экзаменов умерла от скарлатины его невеста, и, не получив диплома, он едва дожил до следующей осени, не имея ни денег, ни книг, ни уроков. После его рассказа Любовь Константиновна долго думала и потом вдруг ласково сказала:

— Бедный вы, бедный, тяжело вам тогда было!.. — и совершенно неожиданно для себя погладила его по руке, а Швейковский взял её за руку и несколько раз поцеловал эту руку.

Затем он стал бывать у них как знакомый, но не чаще одного раза в неделю. Когда он долго не приходил, Любовь Константиновна скучала, но думала, что скучает без книг, которые обыкновенно приносил с собою Швейковский. Иногда, прощаясь, он целовал ей руку, и это случалось большею частью тогда, когда Михаила Павловича не было дома.

Совесть Любови Константиновны была покойна. После прочтения двух нелепых писем, найденных ею в папке мужа, чувство личной обиды улеглось скоро, но всё время волновало любопытство. Хотелось ещё раз перечитать оба эти письма и сообразить, что мог подумать и сделать Швейковский, получив их, но Михаил Павлович запер папку к себе в стол, и теперь это было невозможно. С тех пор, как Швейковский был последний раз, прошло полторы недели, в течение которых Любовь Константиновна ни разу не встречала его на улице. Случайно услышав от жены нотариуса, что он будет давать экспертизу по делу об убийстве, Любовь Константиновна решила, что непременно пойдёт в заседание суда.

В пятницу она встала раньше обыкновенного и, на вопрос мужа, почему надевает ботинки, а не туфли, ответила, что идёт в суд.

— Что там интересного, не понимаю, — сказал Михаил Павлович.

— Я думаю, что очень много.

— Удивительные, право, эти госпожи женщины; говорят будто они нежные, нервные и сердобольные создания… А чуть только где-нибудь драка, похороны, убийство, сейчас же первые там они. Им нужно видеть всё это, смотреть, как там кто-то кому-то выворачивает кишки, слушать истеричные крики…

Михаил Павлович наклонил голову набок и засмеялся. Вид у него был профессора, удивляющегося наивному ответу студента первокурсника.

— Ну уж это моё дело, зачем я туда иду, — сказала Любовь Константиновна.

Тон её голоса стал нетерпеливым и злым.

— Да?

— Дда…

Михаил Павлович пожал плечами и подумал, что жена обиделась, и ему не следовало говорить ей устарелой проповеди о страсти женщин к происшествиям.

Выйдя на улицу, Любовь Константиновна взяла извозчика и поехала в городскую думу, где заседала сессия суда. Ей пришло в голову, что теперь, когда она спешит именно за тем, чтобы увидеть Швейковского, муж этого, очевидно, и не предполагает, а в то время, когда она о Швейковском и не вспоминала, Михаил Павлович успел выдумать и написать ему целый ряд нелепостей.

В суд пускали по билетам. Узнав об этом от швейцара, Любовь Константиновна растерялась и несколько минут постояла на месте, потом, увидев знакомого её мужа, полицейского пристава, подошла к нему и спросила, где можно купить билет для входа в заседание. Пристав что-то промычал, улыбнулся и сам ввёл её в зал без билета.

Председатель недружелюбно посмотрел на вошедших, потому что в это время приводили к присяге свидетелей. Среди них был и Швейковский. Он подошёл к аналою последним, перекрестился, поцеловал крест и Евангелие и, как показалось Любови Константиновне, что-то прошептал.

«Так может подходить к кресту только тот, кто верит», — подумала она, и от мысли, что Швейковский — верующий, ей стало почему-то приятно и весело.

— Громче говорите слово «клянусь», — обращаясь к Швейковскому, сказал председатель.

— Клянусь, — повторил за ним Швейковский, отошёл от аналоя и, увидев среди публики Любовь Константиновну, прищурился, поднял голову и улыбнулся, как улыбаются из окна вагона приезжие, увидев на платформе близких людей.