Любовь кардинала - [4]

Любовь и политика, политика и любовь. Он не смешивал их, конечно, и не имел иллюзий относительно своей привязанности к королеве. Но впервые в жизни он испытывал чувство к женщине. Хотя он не был замкнутым по натуре, как король, но из всех церковных запретов легче всего ему давалось целомудрие. Ришелье был слишком занят, чтобы тратить время на женщин и на утомительные любовные интриги. Одеяние епископа охраняло его, а амбиции запрещали рисковать. Но когда он приехал в Париж и увидел молодую королеву, то потерял голову. Он вел себя так смиренно, так осторожно. Видя, как он выполняет при ней свои официальные обязанности, никто не мог бы сказать, что в его отношении к королеве, в словах, обращенных к ней, было что-то особенное. Но желание сжигало его. Он понимал, что при склонностях короля де Льюинь – только первый из многих.

Королева всегда была любезна с ним, но держалась официально, так как была испанкой, а он священником и, следовательно, в ее глазах никак не мужчиной. Это не беспокоило Ришелье. Время было его союзником: девушке, до сих пор пребывавшей в состоянии девственницы, требовалось время, чтобы стать женщиной. Точно так же как Ришелье требовалось время, чтобы стать чем-то большим, чем епископ и скромный управляющий по раздаче милостыни. Король был мальчишкой. Тирании матери он предпочел влияние человека, которого очень скоро будут ненавидеть так же, как Кончини. Двор был змеиным логовом, в котором гнездились зависть и интриги. Людовик расстался с матерью, но это только временно. Де Льюинь падет, Мария Медичи с триумфом вернется, а вместе с ней вернется и ее преданный друг и протеже – Арман де Ришелье.

– Мадам, могу я вас побеспокоить?

Анна удивленно подняла голову. Она отправилась молиться в капеллу замка Тур не потому, что испытывала в этом духовную потребность, а просто у нее не было другого дела, как только заниматься вышиванием в кругу своих дам, гулять в садах или выслушивать гневные монологи вернувшейся из ссылки Марии Медичи. Король теперь вообще не уделял Анне внимания. За два года, что им помыкал де Льюинь, король отдалился от нее, как никогда раньше. Почти девятнадцати лет и все еще девственница, Анна слишком хорошо понимала, как позорно и опасно такое положение. Капелла в замке Тур была очень древней и слабо освещенной. Она пришла сюда молиться потому, что это давало ей возможность побыть одной. Повернувшись, Анна увидела, что недалеко от нее стоит какой-то человек.

– Кто вы? Выйдите на свет. – Человек вышел вперед, и свет от свечей упал на его лицо. Он был одет в светский костюм, каштановые волосы были длинными и гладкими, а маленькая аккуратная бородка подчеркивала тонкие черты лица.

– Епископ! – воскликнула Анна. – Вы ходите так бесшумно, что напугали меня. Что вам нужно?

Ришелье низко поклонился. Взгляд его был мягок. Анна заметила, что с тех пор, как он вернулся в качестве правой руки Марии Медичи, он не оставлял ее своим вниманием. У него были очень большие глаза необычно ясного серого оттенка, и взгляд его всегда теплел, когда он смотрел на нее. Он нравился королеве, и она ценила оказываемое ей внимание. Анна подошла к нему и улыбнулась. Повзрослев, она стала еще красивее, и черты ее прелестного лица за эти два года стали еще тоньше.

– Прошу вашего прощения, – сказал он. – Я не хотел вас напугать. Я увидел, как вы идете сюда, и понял, что это и есть тот благоприятный случай, которого я ждал: возможность поговорить с вами наедине. Вы позволите?

– Конечно, – сказала Анна. – Но не хотите ли сначала помолиться, монсеньер?

– Нет, – серьезным тоном ответил Ришелье. – На сегодня я совершил свои молитвы. Мне нужно поговорить с вами, Мадам. Но трудность, – он сделал паузу и слегка улыбнулся, сознавая комизм своего положения, – моя трудность в том, что я не знаю, с чего начать. Для такого человека, как я, известного своим красноречием, это может звучать нелепо, но, увы, Мадам, вам придется с этим смириться. Вы простите мне мою неловкость?

– Попытаюсь, – ответила Анна. Ее смущала странная манера речи епископа и настойчивый взгляд его беспокойных глаз.

– Я был вашим управляющим по раздаче милостыни, – начал он низким голосом. – Когда вы появились во Франции, вы были ребенком, Мадам, но так прекрасны, что дыхание замирало при взгляде на вас. Мне никогда не забыть тот день, когда я увидел вас впервые. Я был возле вас, Мадам, разве не так? В те первые дни, когда все здесь казалось вам странным и вы тосковали по дому.

– Как вы догадались? – спросила Анна. – Первые несколько месяцев мне действительно было очень грустно, и я часто плакала, но никто этого не заметил.

– Я заметил, – ответил Ришелье, – по вашим прекрасным глазам я видел, когда вы плакали, – так же как видел, когда вы были счастливы. Я следил за вами и охранял вас в одно и то же время.

– Зачем вы мне это говорите? – спросила Анна. Она перевела руку за спину и оперлась на алтарь: она нуждалась в опоре, в поддержке, потому что стала ощущать странную слабость, в то время как лилась мягкая речь, и поток слов становился все более интимным.

– Потому что я хочу и теперь служить вам, – сказал Ришелье. – Теперь, когда я действительно могу быть вам полезен. Мое влияние только начинается, Мадам. По уговору с королевой-матерью мне даровано место в Королевском совете. Королю и де Льюиню пришлось уступить.