Любовь и память - [53]

— Стой! Руки вверх!

К ним по каменным глыбам спускался красноармеец, держа наперевес винтовку, потом остановился и приказал:

— Ко мне! Бегом!

Их арестовали. Повели в комендатуру проверять документы.

Ночь они провели на жестких койках. Михайлу не спалось — он думал о том, что непременно надо закончить десятый класс: «Получу аттестат за среднюю школу, тогда мне ничто не помешает поступить в институт». Утром все хлопцы возвращались домой…

Вскоре Михайло тепло попрощался с учителями и учениками Сухаревской школы и уехал в районный центр, где стал учиться в десятом классе.

…По всей стране кипела жизнь, полная романтики, героизма, подвигов. Валерий Чкалов осуществил перелет в Америку. Продолжалась папанинская эпопея покорения Северного полюса.

И в то же время на Западе поднимал голову фашизм. Испания пылала в огне. Весь мир облетели мужественные слова легендарной Пассионарии: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях».

Душа Михайла рвалась к борьбе, в ней теснились молодые чувства, находившие выход в стихах, которые он писал уже не тайком, а открыто. Пишущих стихи в школе оказалось четверо. Сперва их полушутя, а затем и всерьез стали называть поэтами. Чтобы и внешне походить на поэтов, они отпустили волосы и зачесывали их, как молодой Максим Горький.

На улице они почти всегда появлялись вчетвером, удивляя прохожих своими необычными прическами. Порой вслед им раздавались восхищенные голоса девушек:

— Смотри, поэты пошли!

Эти слова звучали для юной четверки как прекрасная музыка.

Районная газета иногда печатала их стихотворения. Михайло внимательно приглядывался к районным газетчикам, к их работе. Однажды намекнул редактору, что и ему, мол, хочется попробовать свои силы на газетной работе, а тот, не долго думая, и оформил Лесняка литсотрудником, подключив начинающего литератора к активной журналистской деятельности.

XIV

В школе старшие классы учились во вторую смену, поэтому Михайло приходил в редакцию с утра и полтора-два часа редактировал селькоровские письма или писал ответы на них. Редакция платила ему пятьдесят рублей в месяц.

Иногда он ходил в ближние колхозы, собирал материал для своих коротеньких заметок и корреспонденции. Все ему нравилось в газете: ежедневная суета, горячие споры во время обсуждения очередных номеров, посетители, которые приходят со всех концов района, запах типографской краски и шум печатного станка.

Там, в редакции, он познакомился и подружился с Аркадием Жаданом, художественным руководителем районного Дворца культуры, который по совместительству выполнял обязанности художника редакции. Он показался Михайлу натурой поэтичной, в чем-то даже загадочной. Аркадий закончил театральный техникум, несколько лет был актером городского театра. Всегда элегантно одетый, чубатый и быстроглазый, с волевым, мужественным лицом и удивительно чуткой, легкоранимой душой. Он был влюблен в театр. На концертах блестяще исполнял монологи Чацкого и Гамлета, отрывки из пушкинских «Цыган» и шевченковских «Неофитов». Читая хорошую книгу, часто не мог сдержать слез; он стремился всем оказавшимся в затруднительном положении помочь, обласкать словом и часто не жалел для них своих денег. Таков был Жадан.

Он часами горячо и увлекательно рассказывал Михайлу о выдающихся деятелях сцены — братьях Тобилевичах, Саксаганском, о Заньковецкой и Ермоловой, Сумбатове-Южине и Станиславском, раскрывая перед юношей новый для него мир прекрасного. Однажды Лесняк спросил его, почему он оставил профессиональную сцену. Оказалось, что в эту степную глушь он приехал по путевке Наркомпроса поднимать культуру, служить важному делу смычки города и деревни… Сын хлебороба, выученный на жалкие крестьянские гроши, он хочет таким же труженикам села, как и его родители, отплатить добром за их доброту и щедрость.

— Сюда пока не скоро приедет Московский Художественный или даже областной театр, — говорил Жадан. — Величайшие сокровища мировой культуры пока что остаются недоступными для крестьянской массы. И я в меру своих сил стремлюсь донести до хлебороба хотя бы небольшую частицу неисчерпаемого духовного богатства.

Аркадий нередко приглашал своего юного друга к себе на квартиру. Там и услышал Михайло историю жадановской женитьбы.

Однажды, прогуливаясь за городом, Аркадий шел мимо цыганского табора, неожиданно из шатра выбежала молоденькая цыганочка и, весело поблескивая черными глазами, улыбаясь, начала скороговоркой:

— А ты симпатичный! Хочешь, погадаю, красунчик? Всю правду скажу — не пожалеешь!

Аркадий засмотрелся на цыганку.

— Хорошо, погадаешь, если согласишься петь для меня.

Цыганка погадала ему, потом под гитару пела и танцевала.

Больше месяца стоял цыганский табор за городом, и Аркадий каждый день ходил к ним. Цыганочка приворожила его своей красотой, танцами и песнями, а вскоре стала его женой.

Звали ее Мариуллой. Когда Аркадий познакомил с нею Михайла, то во время разговора неожиданно выяснилось, что Мариулла и Михайло — земляки.

Жил когда-то в Сухаревке цыган Панас Лютенко. У него была земля, но он отдал ее в аренду, оставив себе лишь гектар на овес для лошади и на бахчу, а сам занимался кузнечным ремеслом. От табора он отстал потому, что его жена Ольга, рыжая, неказистая, была робкой, не умела ворожить, а это в семье цыгана — настоящая трагедия. На краю села, у железнодорожной посадки, Лютенко сделал себе сначала землянку, потом поставил низенькую хату и прожил там около десяти лет. Были у него три дочери. Средняя, Мариулла, — самая красивая. Были еще и два сына в семье Лютенко — Иван и Павел. С Павлом Михайло учился в школе с первого по четвертый класс, ходил иногда к нему в хату, в которой было еще теснее, чем у них, у Лесняков.