Любовь хорошей женщины - [81]

— Уже есть, — сказал Дерек. — Я купил.

Послышалось бормотание, потом Дерек что-то зашептал Энн. Наверное, он подошел к ней близко-близко и шептал в самое ухо Энн сквозь прядки волос. Казалось, что шепот этот упрашивает, оправдывается, успокаивает Энн, сулит ей награду — все сразу. Карин испугалась, что слова всплывут на поверхность — слова, которые она поймет и никогда не забудет, — поэтому она загрохотала вниз по лестнице и влетела в кухню, вопя:

— Какая это Розмари? Мне кажется, я слышала «Розмари»?

— Не надо так подкрадываться к нам, enfant[47], — сказал Дерек. — Шумнула бы чуть-чуть, чтобы мы знали, что ты подходишь.

— Я слышала «Розмари»?

— Да, так зовут твою маму, — сказал он. — Клянусь тебе, это ее имя.

И куда только подевалось гнетущее недовольство? Он снова был весел, бодр и полон решимости, как прошлым летом.

Энн осмотрела бутылки и сказала:

— Чудесное вино, Дерек, оно замечательно подойдет к нашему блюду. Так, посмотрим. Карин, помоги-ка мне. Мы раздвинем стол на террасе. Возьмем голубой сервиз и наше столовое серебро — как мы вовремя его почистили. Поставим два набора свечей: длинные желтые по центру, Карин, а маленькие белые — вокруг них.

— Как маргаритку, — сказала Карин.

— Точно, — сказала Энн. — Праздничный ужин. В честь твоего приезда на лето.

— А мне что сделать? — спросил Дерек.

— Сейчас, дай подумать. О — пойди в огород и нарви зелени для салата. Немножко латука, щавель и… ты не знаешь, есть в нашем ручье кресс?

— Есть, я видел.

— Тогда его тоже неси.

Он мимоходом приобнял ее за плечи и сказал:

— Все будет хорошо.

Когда почти все было готово, Дерек включил проигрыватель. Это была одна из тех пластинок, которые он брал с собой в трейлер к Розмари, а теперь принес обратно. Она называлась «Старинные арии и танцы для лютни», на обложке водили хоровод девушки давних времен — восхитительно изящные, в платьях с завышенной талией и маленькими локонами, ниспадающими возле ушей. Музыка часто вдохновляла Дерека на величественные и смешные танцевальные па, а Карин и Розмари подхватывали. Карин годилась в партнерши для Дерека, а Розмари — нет. Розмари слишком старалась, пытаясь имитировать там, где можно было только импровизировать.

Вот и теперь Карин пустилась в пляс вокруг кухонного стола, на котором Энн разрывала салатные листки, а Дерек откупоривал вино.

— Старинные арии и танцы для лютни, — пропела она восторженно. — Моя мама придет на ужин, мама придет на ужин.

— Мама Карин непременно придет на ужин, — сказал Дерек. Он поднял руку: — Тише, тише. Не ее ли это машину я слышу?

— Боже, надо хотя бы умыться, — спохватилась Энн.

Она бросила зелень и побежала в холл и вверх по лестнице.

Дерек вышел, чтобы остановить пластинку. Он передвинул иголку на начало. А потом вышел, чтобы встретить Розмари, — чего он обычно никогда не делал. Карин хотела было сама выбежать из дому, но когда вышел Дерек, то передумала. Вместо этого она пошла наверх следом за Энн. Правда, не до конца. На лестничной площадке было маленькое оконце, возле которого никогда никто не замедлял шаг и не выглядывал в него. На нем была тюлевая занавеска, так что снаружи кто-то вряд ли мог тебя заметить.

Карин достаточно быстро взбежала по лестнице, чтобы увидеть, как Дерек пересекает лужайку и проходит сквозь прореху в живой изгороди.

Широкими, стремительными, бесшумными шагами. Он подоспеет вовремя, чтобы нарочито почтительно склониться, широким жестом открыть дверь машины и подать Розмари руку. Карин никогда не видела, чтобы он так делал, но она знала, что сегодня это входит в его планы.

Энн все еще была в ванной — Карин слышала журчание душа. У нее было несколько минут, чтобы беспрепятственно понаблюдать.

И вот она услышала, как хлопнула дверца автомобиля. Но голосов слышно не было. Музыка их заглушала, наполняя собой весь дом. И они все не показывались в прорехе изгороди. Еще нет. И еще нет. И еще нет.

Однажды, уже уйдя от Теда, Розмари вернулась. Она не пришла в дом — туда ей путь был заказан. Тед привел Карин в ресторан, а Розмари уже ждала ее там. Карин и Розмари вдвоем съели ланч. Карин пила коктейль «Ширли Темпл» и ела чипсы. Розмари рассказала ей, что собирается в Торонто, где она получила работу у одного издателя. Карин понятия не имела, кто это вообще такой — издатель.

А вот и они. Плечом к плечу протиснулись в прореху, в которую должны были бы пройти гуськом. На Розмари были ее восточные шаровары из тонкого, мягкого хлопка цвета спелой малины. Сквозь ткань просвечивали неясные контуры ее ног. Топ на ней был из более плотного хлопка с вышивкой и крохотными зеркальными пайетками. Кажется, ее беспокоила копна волос на голове — руки взлетели в очаровательном нервном порыве, высвобождая еще несколько прядок и локонов, которые рассыпались вокруг лица. (Чем-то они напоминали кудряшки, что качались над ушами у тех девушек с обложки пластинки «Старинные арии и танцы».) Ногти у Розмари были накрашены под цвет шаровар.

Дерек не прикасался к Розмари, но у него был такой вид, как будто он вот-вот ее коснется.

— Да, но ты будешь там жить? — спросила Карин в ресторане.

Рослый Дерек низко наклонился к прекрасному буйству волос Розмари, словно это было гнездышко, в которое он собрался нырнуть. Он так настойчив. Не важно, прикасается он к ней или нет, говорит или молчит. Он притягивает ее к себе, подойдя к этому делу со всем усердием. Но и сам он был во власти притяжения, искушающего, сулящего наслаждение.