Любовь хорошей женщины - [79]

— Ладно, — добавил он, — в городе увидим, когда они это все запустят.

Он не спросил ее, хочет ли она продолжать, да она все равно едва ли сподобилась бы ему ответить. Глаза ее катастрофически переполнились. Сказанное им ударило и ослепило ее.

Карин нужно было в ванную, поэтому она обошла дом. Из кухни вкусно пахло каким-то затейливым мясным блюдом.

Единственная ванная была наверху. Карин слышала, как Энн ходит у себя в комнате.

Карин не позвала Энн, не заглянула к ней, но на обратном пути, когда она спускалась по лестнице, Энн сама ее окликнула.

Она наложила крем, и красные пятна на лице были не так заметны.

Стопки одежды лежали на кровати и на полу.

— Вот, пытаюсь навести порядок, — сказала Энн. — Это вещи, о которых я даже забыла, что они у меня есть. Надо избавиться от некоторых раз и навсегда.

Это значило, что она всерьез подумывает о переезде. Избавляется от старья, чтобы не тащить на новое место. Когда Розмари собиралась уехать, она упаковала чемодан, пока Карин была в школе. Карин не видела, что именно она туда положила. Она просто заметила, как эти вещи появились позже — в квартире матери в Торонто, а теперь здесь — в трейлере. Подушка-думка, пара подсвечников, большое блюдо — такое знакомое, но вечно неуместное. Карин считала, что уж лучше бы мать вообще ничего не перевозила.

— Видишь вон тот чемодан? — спросила Энн. — На шкафу? Как думаешь, ты смогла бы встать на стул и просто его перевалить через край, чтобы я поймала? Я пробовала, но у меня голова закружилась. Просто стяни его, а я подхвачу.

Карин влезла на стул и потянула на себя чемодан, тот покачался на краю шкафа и упал в руки Энн. Она бездыханно поблагодарила Карин и шмякнула чемодан на кровать.

— Так, где мой ключ, вот он, мой ключик, — сказала она.

Замок был тугой, и застежки поддались с трудом. Карин помогала. Когда крышка откинулась, от кучи мятой ткани в нос ударил нафталиновый дух. Этот запах был хорошо знаком Карин по комиссионкам, где любила делать покупки Розмари.

— Это старые вещи твоей мамы? — спросила она.

— Карин! Это мое свадебное платье, — сказала Энн со смешком. — Просто оно завернуто в старую простыню.

Она сняла сероватую ткань и вытащила на свет ворох кружев и тафты. Карин расчистила место на кровати, и Энн начала медленно выворачивать платье налицо. Тафта шелестела, как листва.

— Тут и вуалетка, — сказала Энн, вытаскивая тонкую кисею, зацепившуюся за тафту. — Ох, надо было аккуратнее его хранить.

На юбке виднелась тонкая, длинная прорезь, будто по ней полоснули лезвием бритвы.

— Надо было его повесить, а не складывать, — сказала Энн, — завернуть в пакет из химчистки. Тафта такая хрупкая. Эта прореха оттого, что ткань долго лежала в сложенном виде. А ведь говорили мне. Никогда, никогда не складывай тафту.

Она принялась отделять слои ткани, приподнимая их один за другим с тихими вздохами воодушевления, пока наконец не вытряхнула из всего этого вороха нечто, по форме напоминавшее платье. Фата упала на пол. Карин подхватила ее.

— Сетка, — сказала она, но только для того, чтобы заглушить голос Дерека, звучавший в голове.

— Это тюль, — поправила ее Энн. — Тюль. Кружева и тюль. Какая жалость, что я его неправильно хранила. Странно, что оно еще уцелело, странно, что вообще не рассыпалось!

— Тюль, — повторила Карин. — Никогда не слышала про тюль. И про тафту тоже, кажется, впервые слышу.

— Когда-то из нее вовсю шили. Давным-давно…

— А у тебя нет фотографии, где ты в нем? Есть у вас фото с вашей свадьбы?

— У мамы с папой был альбом, но ума не приложу, куда подевался. Дерек не любитель свадебных фотографий. И вообще не любитель свадеб. И как я шла по улице в этом платье? Подумать только, ведь я была в нем в церкви в Стоко! С тремя подружками — Дороти Смит, Мюриэл Лифтон и Дон Чаллерей. Дороти играла на органе, Дон была подружкой невесты, а Мюриэл пела.

— А какого цвета платье было у подружки невесты?

— Светло-зеленого. Кружевное платье с шифоновыми вставками. Нет, наоборот, шифон с кружевной отделкой.

Энн произнесла это чуточку скептическим тоном, пристально изучая швы платья.

— А что пела девушка, которая пела?

— Мюриэл? «Хвалу любви». Хвала любви, что всей любви превыше, — но это церковный гимн. На самом деле в нем поется о божественной любви. Не знаю, кто его выбрал.

Карин потрогала тафту. Тафта была жесткой и прохладной.

— Примерь его, — попросила она.

— Я? — сказала Энн. — Да оно же в талии двадцать четыре дюйма всего. Это Дерек, что ли, поехал в город? Пленку свою повез?

Она не стала дожидаться, когда Карин ответит «да»: не могла же Энн не услышать звук мотора.

— Он считает, что должен сделать фотокаталог, — сказала Энн. — Не знаю, к чему такая спешка. Потом он собирается все разложить по коробкам и отметить ярлыками. Похоже, он считает, что никогда их больше не увидит. Он тебе не намекал, что это место уже продано?

— Еще нет, — сказала Карин.

— Нет. Еще нет. И я никогда бы этого не сделала, если бы мне не пришлось. И никогда не сделаю, если мне не придется. Но вообще-то, я думаю, что придется. Иногда приходится делать то, что необходимо. И не стоит устраивать из этого трагедию или воспринимать все как некое сведение личных счетов.