Любовь хорошей женщины - [82]

Карин моментально узнала это замечательное кокетливое ощущение, когда ты говоришь: «Нет, я не хочу спать, я не сплю», — и Розмари не знает, что делать сию минуту, думая, что и не должна что-то делать. Посмотрите, как она кружит в своей розовой клетке. Клетке из сахарной ваты. Посмотрите на Розмари — щебечущую, манящую.

«Денег как грязи» — так он сказал.

Энн выходит из ванной — седые волосы потемнели от влаги, облепили голову, а лицо блестело после душа.

— Карин, что ты здесь делаешь?

— Слежу.

— Следишь? За кем?

— За парочкой — бараном да ярочкой.

— Ох, Карин, — качает головой Энн, спускаясь по лестнице.

Вскоре доносятся веселые возгласы от парадной двери (особый случай!) и из прихожей: «Что это за восхитительный аромат?» (Розмари), «Да просто Энн уваривает пару старых костей» (Дерек).

— Какая красота! — говорит Розмари, когда дружеская суматоха врывается в гостиную. Это она о букете из зеленых листьев, келерии и первых оранжевых лилий, который Энн воткнула в кремовый кувшин у входа в гостиную.

— Да это просто Энн натащила каких-то старых сорняков, — говорит Дерек, и Энн отвечает:

— Ну, мне показалось, они симпатичные.

И Розмари повторяет снова:

— Красота.

После ланча Розмари сказала, что хочет сделать Карин подарок. Не ко дню рождения, не к Рождеству — просто какой-нибудь замечательный подарок.

Они отправились в универмаг. Всякий раз, когда Карин замедляла шаг у какой-нибудь вещи, Розмари тут же изображала крайнюю заинтересованность и готовность купить это немедленно. Она бы не задумываясь купила и бархатное пальто с меховыми воротником и манжетами, и раскрашенную деревянную лошадку-качалку «под старину», и розового плюшевого слоника чуть ли не в четверть натуральной слоновьей величины. Чтобы положить конец этим горе-блужданиям, Карин схватила первую попавшуюся безделушку — дешевенькую фигурку балерины, позирующей перед зеркалом. Балерина не вращалась, и музыки не было — ничто не могло оправдать этот выбор. Вы подумаете, что Розмари должна была это понять. Должна была догадаться, что подобный выбор говорит: Карин это не утешит, не восполнит ее потерю, и о прощении не может быть и речи. Но Розмари ничего не поняла. Или решила не понимать. Таков был ее выбор. Она сказала:

— А что, мне она нравится. Такая изящная. Будет очень миленько смотреться на твоем туалетном столике. Да-да.

Карин засунула балерину подальше в ящик. Когда Грейс обнаружила ее, Карин объяснила, что школьная подружка подарила ей эту фигурку, а обижать ее и говорить, что балерина не в ее вкусе, Карин не хотелось.

Грейс тогда еще не приобрела достаточный опыт общения с детьми, чтобы усомниться в этой истории.

— Могу это понять, — сказала она. — Отнесу ее на госпитальную благотворительную ярмарку — вряд ли твоя подружка там окажется. Да и в любом случае таких балерин сотни наштамповали, наверное.

Внизу звякнули кубики льда — Дерек раскидывал их по бокалам.

— Карин где-то здесь притаилась, — сказала Энн, — наверняка вот-вот выскочит.

Карин мягкими-мягкими шажками прокралась по ступенькам, оставшимся до спальни Энн. На кровати валялся ворох одежды, а поверх него, уже снова завернутое в полотно, лежало свадебное платье. Карин сняла шорты, рубашку и туфли и принялась отчаянно втискиваться в платье, продираясь внутрь него сквозь трещавшую нижнюю юбку и кружевной корсаж. Она осторожно натянула рукавчики, стараясь не зацепить их ногтями. Вообще-то, в основном ногти у нее были слишком короткими, чтобы причинить платью какой-то вред, но все-таки осторожность не помешает.

Карин натянула мыски рукавов поверх ладоней. Потом застегнула все крючки на лифе. Труднее всего было с крючками сзади на шее. Она низко наклонила голову и чуть не вывихнула плечи, чтобы добраться до этих крючков. И все равно ее подстерегла беда — в одной пройме кружево чуть-чуть треснуло. От ужаса она даже замерла на секунду. Но она слишком далеко зашла, чтобы теперь все бросить, и уже без проволочек застегнула оставшиеся крючки. Можно потом снять и зашить незаметно. Или соврать, что так и было. Энн все равно ничего не заметит, скорее всего.

Так, теперь фата. С фатой пришлось обходиться очень аккуратно — тут малейшая дырочка будет на виду. Карин набросила фату и попыталась закрепить ее яблоневой веточкой, как это делала Энн. Но не смогла ни ветку согнуть как следует, ни найти шпильки-невидимки. Она решила, что лучше привяжет фату ленточкой или пояском, и открыла шкаф, чтобы отыскать что-нибудь подходящее.

А в шкафу была галстучная перекладина, а на ней — галстуки, галстуки. Все мужские, все Дерековы, хотя Карин ни разу его при галстуке не видела.

Она стащила с перекладины полосатый галстук и обернула его вокруг лба, крепко затянув на затылке, так чтобы фата держалась и не съезжала. Все это Карин проделывала перед зеркалом и видела, что в результате видок у нее стал выпендрежный и смешной и заметно отдавал цыганщиной. И тут в голову ей взбрело отстегнуть (не без усилий) тугие крючки, оттянуть перед платья и насовать в лиф скомканных тряпок с кровати Энн. Карин напихала, набила до отказа кружевные пустоты, выкроенные для груди Энн. Так-то получше — вот смеху-то будет! После этого ей уже не удалось снова застегнуть все крючки, но и тех, что застегнулись, было достаточно, чтобы закрепить на месте клоунские тряпичные сиськи. Она и ленту повязала на шею, под конец вспотев с ног до головы от трудов.