Любопытная - [54]

Альфонс на мгновение замолчал, с ненавистью опустив глаза и дрожащей рукой отирая со лба пот, распрямивший пряди его вьющихся волос. Затем он повернулся к Поль:

– Я не только знаменит, но и любим. У меня есть нечто большее, чем слава – у меня есть любовь! От часовни Сент-Шапель до бульвара Батиньоль, от улицы Луны до улицы Мартир, от внешних бульваров до насыпей – повсюду я встречаю любовь.

Три тысячи женщин, предлагающих свое тело, произносят мое имя с восторгом. Они платят мне по своей собственной воле и отчаянно желают меня. У Мольера Дон Жуан обещает господина мэра крестьянкам. Легок соблазн, сверкающий обещанием жениться – неопытные Эльвиры уступают первым нежным словам. Я же владею пресыщенными женщинами, лишенными воображения; удовольствие – их ремесло. Попытайтесь покорить проститутку – вам не поможет и ваша хваленая наука. Они не требуют даже поцелуя, и их любовь не ограничивается отсутствием притязаний – она способна заглушить ревность. Они находят и воспитывают для меня девственниц, как для Людовика XV.

– Ты лжешь, самозваный Минотавр! Приведи одну из девственниц, которых ты бережешь для своей постели.

Альфонс позвонил.

– Разбудите малышку Люс и приведите сюда неодетой, – приказал он вошедшей служанке.

К Альфонсу вернулось самодовольство, угол его рта подрагивал в едва заметной ухмылке. При полном молчании в дверном проеме появилась обворожительная юная девушка, словно сошедшая с полотна Греза151 – едва проснувшись, она терла глаза обнаженными руками. Сквозь спутанные волосы лицо ее светилось улыбкой, не выражая ни малейшей неловкости от того, что посторонние видят ее в сорочке.

– Подойди поближе и позволь нам взглянуть на тебя, – велел сутенер.

Не поднимая домашних туфель, соскользнувших с ее босых ног, она встала посередине гостиной, глядя затуманенными ото сна глазами на гостей, отличавшихся от тех, которых она привыкла видеть.

– Совратить столь прекрасное и непорочное существо – преступление! – воскликнула Поль.

– Она прекрасна, но едва ли непорочна. Спросите у нее самой.

– Подойди, дитя мое, – сказала Поль, привлекая девочку к себе и усаживая ее к себе на колени. – Знаешь ли ты, кто мсье Альфонс и чего он хочет от тебя?

Улыбаясь, девочка утвердительно кивнула.

– Ты говоришь, что знаешь, но это не правда. Мсье Альфонс богат, не работая и не имя наследства. Тебе известно, как он разбогател?

По-прежнему улыбаясь, девочка сделала утвердительный жест.

– Отвечай, Люс, – велел сутенер. – Скажи господину, кто я и кем станешь ты.

– Мсье Альфонс – главный сутенер Парижа. Повзрослев, я стану его любовницей.

Остолбеневшая принцесса на мгновение потеряла дар речи.

– Несчастное дитя, стало быть, ты никогда не слышала о добродетели?

Девочка повернулась к сутенеру:

– Мсье Альфонс, разве добродетель – не та женщина, которую вы поколотили?

Наступила тишина. Сутенер молча усмехался.

– Тебе никогда не говорили о Боге?

– Это ругательство, но не бранное. Так говорят, когда не слишком сердятся.

– Будь серьезнее, Люс! – настаивала принцесса. – Разве ты не знаешь, что есть скверные вещи, которые не должно делать?

– Еще бы! Не для чего делать то, отчего скверно!

Ее неосознанно порочные ответы сопровождались лукавством, подсказывающим ей, что к ней обращается недруг Альфонса.

Принцесса продолжала искать хоть частицу целомудрия в душе этой порочной девственницы.

– Разве в школе ты не видела распятия?

– Видела – однажды пришел распорядитель и сказал, что это запрещено. Он сорвал распятие со стены и бросил его в тележку, где уже лежало много-много распятий!

– Господи, не прощай им их грехи! – закричал Небо́, поднимаясь с места. – Перестань дрожать, мерзкая тварь, твоя жизнь имеет ценность! Не дай мне Бог одним движением породить поколение подобных тебе чудовищ! Не дай мне Бог возвести Вавилонскую башню злодеяний! Поднявшись высоко над облаками, она осквернит небеса, и небеса отмстят за попрание своего Закона. Я вижу потомков Каина другими глазами. Беззаконие должно покрыть землю подобно проказе, чтобы земля воспротивилась тяжести стольких бесчестий и чтобы неподвижная материя разрушила самое себя, ужаснувшись скверны, исходящей ото всех – порядочных трусов и бесстрашных злодеев. Отошли эту нечисть – она будет способна лишь на лицемерие – и отведи нас туда, где собираются сутенеры.

– Вы намеревались, господа, похитить ее у меня, смыть с нее позор и сделать добродетельной, – сказал сутенер, когда напуганную неистовством Небо́ девушку вывели из гостиной. – Стало быть, невзирая на ваш ум, вам не известно, что одно дерево всегда приносит плоды одного сорта – есть натуры, в душе которых никогда не сверкнет ни малейшая искра того, что вы называете добродетелью. Вы столь же неспособны на скверный поступок, сколь я – на доброе деяние. В этом наше отличие. Послушайте моего совета: если вы произнесете хотя бы одно из проклятий, которыми удостоили меня, в адрес нескольких десятков моих собратьев в трактире сутенеров, я не отвечаю за вашу безопасность. Я говорю это не для того, чтобы похвастаться. Они не стоят ваших тирад и поймут из них лишь то, что вас следует ударить ножом, и я едва ли смогу вам помочь.