Любиево - [61]
Вы, девчонки, не смейтесь, я Патрицию очень люблю, хоть упаси боже встретиться, мне ведь там и виду нельзя было подать, чтобы русская не скумекала, что мы вон уж сколько лет знакомы с этой сволочью. Ну и говорю так, вроде бы только что ее заметила:
— А, вижу, вижу блядь, вижу! — И русской: — Спасибо, уж я ее отсюда отгоню… Работайте спокойно, потому что эта сучара черная ni ruku, ni pastʼ, ni żopu больше никому задаром не даст, а заплатить такой чувырле никто не заплатит. Потому что я из налоговой инспекции: эта сука не платила налогов уже лет сорок, вот сейчас и ликвидирую ее лавочку, — а сама держу пластиковый пакет с водкой для дальнобойщиков, на подкуп, на пропой души. Иду к ней, за этот «Макдоналдс», так она руки свои пухленькие к глазам поднесла и «нет!», «нет!» и «прости», а я ей тихонько: «защищайся, натуралка, кричи, как будто я тебя бью» — и делаю вид, что этим своим пластиковым пакетом ее по голове, а сама тихо смеюсь, но, чтобы русская услышала, на всю бензоколонку кричу:
— Вон где ты спряталась, вон где ты, блядь, спряталась, за «Макдоналдс» залезла… Вот тебе! Получай! За то, что налогов, блядь, с блядства своего не платила, что задаром давала, вот тебе!
Вроде как бью ее, а сама краем глаза посматриваю, как там русская, успокоилась ли за свою судьбу и судьбу своих подруг, что больше не будет эта черная заниматься демпингом. Вот так.
Ну и раскрыли мы за этим «Макдоналдсом» друг другу свои объятия, но сука быстро ко мне охладела, не понравилось ей, что я ей тут конкуренцию устраиваю, и так сладенько говорит:
— У Паулы живешь? Только, Аня, здесь не Быдгощ, здесь Вроцлав, до всего далеко, как бы тебе на автобус не опоздать… Время уже позднее, городской транспорт и днем-то ходит с перебоями, а ночью и вовсе стоит… Иди, иди лучше домой, крем нанеси, ночнушку надень, как приличествует твоему возрасту, а я тут еще немножко бляйбен[68] хочу, хоть совсем уже скоро домой пойду, а то пустыри да холод такой, что все курвы руками похлопывают да ногами притопывают, а пар изо рта точно из паровоза валит.
Что? Оставила я эту сучару и одна отправилась на дальнобойщиков. Бегом вдоль всей оживленной трассы. Спят за баранкой, надо взбираться по таким лесенкам, которые у них с левой стороны машины, чтобы увидеть, кто в кабине, очень уж высоко, как на коне спят. Спят. И за ветровым стеклом у них на картонках написано — правда, не w ruku, w pastʼ, w żopu, а имена: Рафал, Войтек, Главный Опрыскиватель и… Юзек!
Ой, Юзек, Юзек, я бы тебе носки стирала, и зачем тебе баба! Спит такой толстенький, с небольшим животиком, сорокалетний телок в моем стиле, в моем вкусе. Забираюсь, стучу в стекло. Тишина. Занавески у него в этой кабине, шторки, небось, задергивает, когда шлюхе своей пистон вставляет, заслоняет ее. А я уже себе представляю, как он меня пялит, и кричу: «Юзек! Этой ночью ты от меня не уйдешь! Юзек! Сильней! Глубже!»
Слушай, Михаська, слушай, сучара волчья, ты еще на наших историях деньгу огребешь и жопу свою в Любиево отвезешь греться. Или в Ровы, потому что в Любиевt после этой книги тебе лучше не показываться… Не выдержала я, постучала в стекло и сползла вниз. Мужик смотрит, что там, а я там балду гоняю. Боже, как же он испугался! Как будто увидал дух Графини. Или Панночки. На его лице проступило (чтоб ты, сука, так и записала, как я говорю), проступило выражение ужаса и несказанной жути. Он тут же задернул эти шторки, и больше я его не видела. А тут выходит эта гадина с чипсами и язвительно говорит:
— Wot, spektakla nie budiet!
He будет спектакля, говорит, довольная собой, потому что шила в мешке не утаишь, — смекнула, что я с ней тут конкурировать собралась, причем за бесплатно.
Как Анна снимала соседа, которого бросила жена
Ну снимала, снимала, а как было не снимать, если жена его бросила, забрала ребенка и всех зверушек этого ребенка, а я ничегошеньки об этом не знала. И только когда в трамвае с ним встретилась, как, мол, здоровье жены, собачки как, спрашиваю, а он: большие, мол, у него перемены. Нет больше кошек. А жена? И жены больше нет. А, думаю, телятя (а такой телковатый был, как раз по мне), ты от меня не уйдешь. Вспомнила я, что он как-то раз говорил, что он аудиофил, что у него и так бог знает какая музыкальная аппаратура, а он все собирает на новую, получше. Ну я и говорю ему:
— Ты, сосед, хотел мне показать свою аппаратуру, говорил, что у тебя какие-то новые кабелечки завелись, пойдем к тебе, похвастайся своими кабелечками…
Улыбнулся, покраснел, иронично так, но с симпатией взглянул и говорит:
— Вижу, сосед, ты прямо из пушки палишь…
А мне, Янтарке, только это и надо было! Улыбнулась я как можно приветливей и говорю:
— Ну палю, палю… Так и знай, что палю…
А он, будто кубарем с юры полетел в пропасть, как камень, лавиной увлеченный, так он на меня взглянул, потому что всегда на эти мои двузначные предложения, а может, и недвузначные, у него в качестве ответа были жена, кошки, собаки, а теперь ничего, ничего. Прямо на дно, в мои, Янтарки, объятья! В цепкие теткины лапы. Чувствую, прямо в них летит, и говорю:
— Что, сосед?
Герой, от имени которого ведется повествование-исповедь, маленький — по масштабам конца XX века — человек, которого переходная эпоха бьет и корежит, выгоняет из дому, обрекает на скитания. И хотя в конце судьба даже одаривает его шубой (а не отбирает, как шинель у Акакия Акакиевича), трагедия маленького человека от этого не становится меньше. Единственное его спасение — мир его фантазий, через которые и пролегает повествование. Михаил Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, фельетонист, автор переведенного на многие языки романа «Любиево» (НЛО, 2007).
Написанная словно в трансе, бьющая языковыми фейерверками безумная история нескольких оригиналов, у которых (у каждого по отдельности) что-то внутри шевельнулось, и они сделали шаг в обретении образа и подобия, решились на самое главное — изменить свою жизнь. Их быль стала сказкой, а еще — энциклопедией «низких истин» — от голой правды провинциального захолустья до столичного гламура эстрадных подмостков. Записал эту сказку Михал Витковский (р. 1975) — культовая фигура современной польской литературы, автор переведенного на многие языки романа «Любиево».В оформлении обложки использована фотография работы Алёны СмолинойСодержит ненормативную лексику!
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.
Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.