Львы живут на пустыре - [12]

Витька представлял себе синее море с белым треугольником паруса, — такое он видел на картинке. И другое — бурное и могучее, — такое показывают в кино.

И они надолго умолкали, каждый думал о своём.

— Счастливая ты, Эва, — говорил Витька, — ты всё видела.

— Ты тоже увидишь, Витька. Тебе даже лучше. Ты всё можешь увидеть в первый раз. Даже море. Я тебе завидую.

Витька недоверчиво хмыкал, а Эва кивала головой и говорила:

— Правда, правда, завидую. Я бы очень хотела в первый раз увидеть море. Это так здорово! Но я уже не могу. Я уже видела.

— Смешная ты! Как же можно такому завидовать? — говорил Витька, а сам удивлялся мысли, что незнание чего-нибудь может обернуться другой, неожиданной стороной.

Однажды к ним подошёл тот самый мальчишка, с которым подрался Витька.

Он сел рядом с ними и сказал:

— Привет.

— Привет, — ответил Витька и насторожился, весь подобрался.

— Чего же ты сразу не сказал, что вы из цирка? Витьке очень польстило это «вы», но он осторожно спросил:

— А что бы тогда было?

— Ничего бы не было — драки не было.

— Почему?

— А так… Уважаю циркачей. За смелость.

Он помолчал, потом добавил:

— А с Федькой я больше не вожусь. Он трус. Я его отлупил.

Эва улыбнулась. Мальчишка тоже заулыбался и оказался симпатичным парнем.

— А я видел, как ты летаешь, — уважительно сказал он Эве. — Приходите ко мне туда, — мальчишка махнул рукой, — где мы с ним это… Ну, вы знаете куда. У меня лодка есть. Покатаемся.

— Придём, — сказала Эва.

Мальчишка встал.

— До свиданьица, — сказал он и, уходя, с почтением посмотрел на Эвину перевязь.

— Вот видишь, какой он хороший. Все люди хорошие. Только иногда не знают про это, — сказала Эва.

Витька кивнул и улыбнулся. Очень приятно жить в мире, где все люди такие хорошие.

Бедный Тим

Каждый вечер Эва и Витька ходили в цирк.

Задолго до начала представления они усаживались на самые лучшие места — в первом ряду, напротив входа за кулисы, и Эва рассказывала Витьке всякие цирковые истории.

Чего только Витька не наслушался!

Оказывается, солидная большая тётя, которая показывает собачий футбол, выступала раньше с таинственным и мрачным номером. Женщина-паук! Так он назывался. Когда-то этот номер был в моде. Народ валом валил.

Женщина висела в воздухе — голова её, а туловище паучье — и отгадывала, какие предметы передавали зрители её партнёру. И всё это с завязанными глазами. Ужасно таинственно. Прямо-таки страсти-мордасти.

А на самом деле этот фокус был проще простого. Чистое надувательство. Всё дело было в зеркалах — они так ловко ставились под углом, что казалось, будто она висит в воздухе, вернее, в центре верёвочной паутины — тряпочное паучье туловище и её голова.

А уж отгадывать предметы было и того легче. Она по вопросу партнёра уже знала, что это: портсигар, платок или авторучка.

Просто на каждый предмет, который обычно люди носят в кармане, был придуман свой вопрос.

— Что у меня в руке?

— Портсигар.

— Говорите, что это?

— Спичечный коробок.

— А это?

— Паспорт.

И так далее. Смех, да и только.

А важный высокий директор много лет был клоуном. Потешал народ.

Сейчас и не подумаешь — такой он серьёзный. Как лорд — во фраке.

Витька слушал, ахал от удивления, а Эва смеялась и говорила:

— Ты хороший зритель, Витька. Замечательный. Тебе всё интересно. Таких фокусники очень любят — тебя приятно надувать.

Витька смущался. Ему и верно всё было интересно. Даже когда его надували.

Он изумлялся и недоумевал, когда Сенечка Куров смешно кувыркался, падал, прыгал, а потом преспокойно вытаскивал из-под полы своего оранжевого пиджака большущий аквариум с золотыми рыбками.

Эва прямо-таки заходилась от хохота, глядя на Витькины вытаращенные глаза.

— Как же это он? — спрашивал Витька.

— Неужели не видишь?

— Не вижу.

— Ну, тогда не скажу, а то тебе неинтересно будет, Витька на минуточку обижался, но дуться долго не мог и снова ахал, волновался, хохотал.

Только когда объявляли номер воздушных гимнастов, он затихал и украдкой поглядывал на Эву. Она сидела печальная и какая-то виноватая. Её партнёры выступали теперь вдвоём, и это был не очень-то интересный номер. И свет не гасили, и не рокотал барабан. Витька, как мог, утешал её.

— Ну что ты, Эва? Ты же не виновата. Чего ж ты как прибитая? — говорил он.

— Я знаю, Витька. Только мне всё равно плохо. Им тяжело одним.

— Подумаешь, тяжело! Такие здоровенные дядьки. Не помрут.

— Ничего ты не понимаешь, Витька, — вздыхала Эва, — и папа не понимает. Вернее, папа-то понимает, только он радуется, что я не выступаю. И нарочно говорит, что номер без меня ещё лучше.

Ну, такого Витька не мог уж допустить. Даже если это говорил Карл Хансович.

— Ещё чего! Да на них без тебя и глядеть неохота. Ты не верь. Он просто шутит, — горячился Витька.

— Правда? — Эва смущённо улыбалась, и Витька видел, что она всерьёз, по-настоящему радуется его словам.

— Но они хорошие гимнасты, это ты зря, — спохватилась она.

В тот вечер Эва пришла только ко второму номеру, очень серьёзная и озабоченная.

— Что-то с Тимом неладно, — сказала она, — не хочет слушаться. Злится. Папе пришлось надеть ему намордник. В первый раз. Я боюсь.

Она взяла Витькину руку, и он почувствовал, что пальцы у Эвы холодные, как ледышки.