В три часа, в субботу

— Ну, Таирка, подвалила тебе удача! Ну подвалила! — сказал отец. — Точи крючки, поплавки готовь, а главное — вяжи куканы подлиннее. В субботу едем.

Таир тихо охнул и почувствовал в ногах знакомый приятный зуд. А это означало, что ноги сейчас сами начнут подпрыгивать и вытанцовывать от радости. И ничего с ними не поделаешь. Такие уж у него странные ноги.

Но Таир вовремя спохватился и с опаской поглядел на маму. Мама хмурилась.

«Ну вот… сейчас начнётся», — уныло подумал он, и ноги его тоже приуныли. Прыгать им расхотелось. А отец, будто ничего не замечая, возбуждённо кружил большими шагами по комнате, ловко увёртывался от стульев и стола.

Он улыбался, потирал руки:

— Представляешь, завком целый автобус дал! Львовский. Человек пятьдесят поедет. Палатки поставим. Разобьём настоящий лагерь. Эх, и посидим мы с тобой у костра, парень, от души. А потом зорька! Знаешь, как на горном озере солнышко всходит? Тихо-тихо кругом. Только камыши чуть слышно шуршат. А камыши-то от росы голубые. Вдруг вылазит из-за горы румяный бок. И сразу брызнула тишина, как стекло. Весь лес звенит. Птицы просыпаются. Солнце у них вроде будильника, вышло — начинается рабочий день, знай свисти себе, цокай, кукуй до вечера… А лес-то, лес! Насквозь прозрачный, и озеро курится туманом у ног, — отец вздохнул и украдкой поглядел на маму.

Но красивые слова на маму совсем не подействовали.

— Значит, с ночёвкой? — спросила она.

— С ночёвкой.

Отец ответил этак небрежно, вскользь. Будто они всю жизнь только и делали, что спали у костра.

— А кто вас лечить будет, когда с воспалением лёгких вернётесь? — продолжала мама.

— Ты. Только мы без воспаления вернёмся. Мы закалённые, могучие мужчины. Бродяги мы, скитальцы и поэты, — отец говорил весёлым, бодрым голосом. Только чуточку громче, чем надо.

— Не поедете, — сказала мама, — поскитаетесь в парке. Побродите по бульвару. Можете даже съесть мороженого и представить, что вы белые медведи.

У Таира упало сердце.

«Мороженое… Охота была! Ещё смеётся. Разве женщины что-нибудь понимают? Ну, папа, скажи же ей Что ж ты молчишь?» — думал он.

— Леночка, — вкрадчиво начал папа, — мы с Таиром, конечно, понимаем, что ты шутишь. Белые медведи! Хе-хе. Очень смешно. Верно, Таирка.

— Хе, хе, — подтвердил Таир загробным голосом.

— Ну, вот видишь, как он хохочет. Мы, конечно, не думаем, что такой умный, современный человек, как наша мама, не понимает простых вещей: свежий воздух — эликсир для человека. Верно, Таир?

— Эликсир!

— Не поедете, — железным голосом сказала мама.

— Леночка, человеку необходимо общаться с природой. Особенно, когда человеку десять лет. О себе я не говорю.

— Да уж, не говоришь!

— Ну говорю. Самую малость. А где нам общаться? В парке? А «По газонам не ходить», а «По деревьям не лазать»?

— По деревьям? — спросила мама. — Вы будете лазать по деревьям и сломаете себе шею? Нет, нет! Не поедете, не поедете!

— Да не будем мы лазать по деревьям!

— Но ты же только что сам сказал.

— Да для примера же сказал. Так просто!

— Я думала, вы на рыбалку едете, а вы по деревьям… Ноги в гипсе… Или руки… Кошмар!

— Ле-ноч-ка, мы едем на ры-бал-ку!

— Рыба на деревьях не водится. Руки… ноги… О!

— Но…

И так далее. Причём Таир не верил, что мама говорит всё это всерьёз, из вредности. В глазах у неё так и прыгали смешинки, а голос был театрально-трагический — совсем не мамин голос. Просто она, наверное, подшучивала над ними. Это она любила.

Но с другой стороны — всяко могло быть. А вдруг всерьёз? С Володькой-то тогда всерьёз не пустила. Взрослых понимать нелегко. Особенно женщин.

Тяжкий разговор происходил в четверг, а в пятницу вечером отец с таинственным видом поманил Таира пальцем и прошептал:

— Никому?

— Никому.

— Тс-с-с!

— Что «тс-с-с»?

— Уговорил?

— Ну?!

— Ага.

Таир почувствовал в ногах тот самый зуд и уже через секунду с гиканьем прыгал по комнате.

Отец схватил его за руки, и они вместе исполнили свой старинный победный танец под названием «Ноги врозь».

Это был замечательный, весёлый танец. В буфете дребезжали стаканы.

Внезапно отец застыл с поднятой ногой. Таир оглянулся. В дверях стояла мама. Она пыталась нахмуриться, но губы не слушались и улыбались.

— Дикари вы, дикари, — сказала она, — пол проломите. Соседи снизу прибегут. Шею вам сейчас накостыляют.

Таир издал победный клич и повис на маме.

— Не подмазывайся, — сказала мама, — вам только в лесу и жить. В самый раз. Таким глупым дикарям.

— Значит, так, — сказал папа Таиру, — кончаем мы в субботу в два. Пока соберёмся, то да сё — часок набежит. Так что к трём жди. Заедем за тобой. Только чтоб всё было готово, чтоб не копался. Семеро одного не ждут.

В субботу Таир поднялся вместе с отцом в семь часов. В десять всё было готово.

Рыжий рюкзак раздулся, как питон, а мама всё запихивала и запихивала в него разные вещи. Чего только она не засунула! И Таирово пальто, и папин ватник, и плед, и подушку-думку и… Это только нужные вещи, а сколько ненужных!

А уж еды-то, еды!

Но Таир помалкивал. Не перечил. От греха подальше. Пусть. Он сидел себе тихонечко в углу и связывал бечёвкой разобранные удочки.

Мама что-то ворчала недовольным голосом, и, когда всё было готово, Таир решил смыться с глаз долой. На всякий случай. Да и время дома тянулось нестерпимо медленно. Как нарочно. Кажется, час уже прошёл, а глянь на часы — десять минут.