Львы живут на пустыре - [11]

До этого разговора Витька удивлялся: почему Карл Хансович никогда не смотрит выступления Эвы?

Он заметил, что, как только объявляли Эвин номер, Карл Хансович совсем уходил из цирка и сидел в фургончике, пока выступление не кончится.

«Как же он боится за неё, если даже глядеть не может?! — думал Витька. — А я-то считал, что он только о своих зверюгах и думает».

Эва репетировала новый номер.

Конечно, Витька и раньше знал, что нужно много работать, чтобы выступать так, как Эва. Но только теперь, поглядев на её тренировку, он понял всю тяжесть этой работы.

Та лёгкость, с какой Эва летала под куполом, когда казалось, будто это очень просто, будто это получается само по себе, доставалась тяжким трудом.

Витька смотрел, как Эва десятки раз повторяет какое-нибудь движение, какое у неё при этом напряжённое, заострившееся лицо, и не понимал, откуда в этой маленькой хрупкой девчонке столько силы и упорства.

Он спрашивал её об этом, но она молчала или переводила разговор на другое.

И только однажды она просто ответила:

— Я очень люблю это, Витька.

Витька хорошо запомнил, как ему стало нестерпимо стыдно тогда. Он почувствовал себя совсем слабым сопливым мальчишкой. И мысли свои запомнил. Витька подумал тогда, что он бездельник. Глупый и ленивый бездельник. И жизнь его идёт неторопливо и спокойно, как у сонного судака.

Одно у него дело — учиться, и то он делает через пень-колоду.

В последнее время бабушка заметила, что Витька стал какой-то на себя не похожий — тихий и задумчивый.

Она даже испугалась — не заболел ли. А пугаться было нечего. Бабушка могла радоваться.

Эва плавно перевернулась в воздухе, красиво прогнувшись и распластав руки. Витька залюбовался ею.

Вновь, уже в другую сторону, полетела она, снова раскинула руки на миг, в высшей точке полёта остановилась, как бы повисла в воздухе и… не достав нескольких сантиметров до рук партнёра, камнем упала вниз.

Витька сжался от ужаса. Но Эва бесшумно коснулась сетки, мягко подпрыгнула два раза и соскочила на манеж. Лицо у неё было бледное, на плече виднелся красный ромб — след от сетки.

Витька с шумом выдохнул воздух и встал.

— Хватит, Эва! Надо кончать. Хватит. Устала ты, — крикнул Ян.

— Действительно, Эвочка, довольно. Завтра доработаем, — сказал один из партнёров.

Но она упрямо вздёрнула подбородок и молча полезла по лестнице.

Витька почувствовал, как тело его напряглось, а в животе под ложечкой разлился холодок.

Он тревожно взглянул на Яна, и тревога его увеличилась.

Ян стоял, вцепившись в край сетки, тоже весь напрягшийся, будто он держал на спине что-то очень тяжёлое.

Эва начала раскачиваться. Быстрее, быстрее.

Она достигла невидимой, известной одной ей точки, и разжала руки.

И сейчас же Витька каким-то шестым чувством понял, что она не достанет до протянутых к ней рук.

Он вскочил, всем телом следуя за полётом Эвы, стараясь помочь ей, передать хоть частицу своей силы.

Эва снова застыла в воздухе совсем рядом с перекладиной. Видно, понимая, что не дотянется, она сделала судорожное некрасивое движение и второй раз ахнула вниз.

Падала она наклонно к сетке, на самый её край; вскользь ударилась об неё, подскочила и упала на манеж.

Витька заорал и бросился к ней. Ян был уже там и держал Эву на руках.

Она лежала, безжизненно запрокинув голову с закрытыми глазами. Ян осторожно положил её на манеж, приподнял ей голову.

Эва будто во сне почмокала губами и открыла глаза.

— Папе не говорите. Только папе ничего не говорите, — быстро пробормотала она и попыталась приподняться.

Она оперлась на руку, застонала и снова легла на тырсу.

Ян поднял её.

— Рука! Что-то с рукой, — сказала Эва.

— Молчи уж, девчонка, — яростно прошипел Ян и что-то добавил по-латышски, — наверное, выругался.

Эва улыбнулась и здоровой рукой обняла его за шею.

— Всё в порядке, Ян. Ты не бойся. И ты, Витька, тоже не бойся. Мне уже не больно.

Все люди хорошие

Эва вывихнула руку. В плече. Все очень жалели её. Один Карл Хансович, казалось, был доволен.

Он ходил весёлый, улыбающийся и насвистывал громкие марши.

Витька как-то не выдержал и враждебно сказал:

— Чему тут радоваться? Не понимаю.

Карл Хансович взъерошил ему волосы и весело сказал:

— Правильно. Ничего ты не понимаешь, бессонный рыцарь. Ты глупый. Я теперь недели две буду спокойно спать. А ты?

Витька улыбнулся и ответил:

— И я.

— Ну, то-то же!

Эва ходила с подвязанной рукой. Они с Витькой целыми днями теперь пропадали на речке.

Забрасывали удочки и разговаривали.

Вернее, почти всё время говорила Эва. Витька слушал.

Ей было о чём рассказать. Глядя, с каким вниманием слушает её Витька, она делала это с удовольствием, А он боялся перебивать и только изредка спрашивал о чём-нибудь.

Когда рыба клевала, Витька злился, потому что Эва умолкала и азартно глядела на поплавок.

Он даже жульничал и нарочно не насаживал червяков. Делал вид, что насаживает, а сам забрасывал удочки с голыми крючками.

Особенно любил он слушать о море.

— Какое оно? — спрашивал он. И Эва немножко терялась.

— Не знаю. Сразу и не скажешь, — задумчиво говорила она. — Оно большое. Такое большое-большое. И синее. И очень красивое. И доброе. Оно качает на волнах. Ласково-ласково.