Лунный удар - [17]

Они перебрасывались шутками. Потом Буйу подошел к стойке:

— Может быть, нам удалось бы сговориться. Я никогда не держал бистро, но, пожалуй, займусь этим делом.

— Потолкуем завтра утром.

На следующий день они пришли к соглашению.

Буйу внес пятьдесят тысяч франков наличными, а на остаток выписал векселя.

С тех пор прошло три недели, но сегодня Буйу впервые вступил во владение. В костюме повара он предлагал завсегдатаям шампанское. В первый раз со времени кончины Эжена Рено завели граммофон, и к столующимся примешалось несколько обитателей Либревиля.

Тимар и Адель, сидя друг против друга за маленьким столиком, говорили мало. Адель то и дело пристально всматривалась в своего компаньона. Его что-то беспокоило, и он часто хмурился.

Тимар не был болен, а только немного устал, прожив странный месяц с необычно быстрой сменой событий.

И события эти так переплелись, что он лишь с трудом разбирался в их значении.

Не успел он приехать в Либревиль, как уже очутился с Аделью в конторе нотариуса. Адель села рядом с нотариусом и одновременно с ним читала условия договора, пальцем указывая на пункты, требующие дополнения или изменения. Концессию выдали на имя Тимара, но между ним и вдовой Рено был заключен договор о товариществе. Она вкладывала в дело двести тысяч франков: сто тысяч за концессию и другие сто тысяч — как оборотный капитал. Все предусмотрено, все в порядке, и Тимар, не находя никаких возражений, подписывал документы, которые клали перед ним один за другим.

С этого времени ему пришлось заботиться о множестве мелочей, но он выработал для себя особый режим, ставший для него потребностью. Одной из таких потребностей оказалась прогулка по красной набережной, обсаженной кокосовыми пальмами. Тимар делал остановку против рынка, затем — в том месте, где причаливают пироги с рыбой, и, наконец, на молу, против губернаторского дома.

В жаркие часы эта прогулка была чрезвычайно тягостна, но Жозеф тем не менее ежедневно, как по обязанности, предпринимал ее, всякий раз спрашивая себя, к кому пойдет выпить виски. Чаще всего он заглядывал к комиссару полиции.

— Продолжайте свою работу! — говорил он, садясь.

— Я как раз кончил. Что нового? Виски?

Они болтали в темном полумраке канцелярии. Это продолжалось до тех пор, пока жители Либревиля не узнали о концессии и о товариществе Тимар — Адель.

Вмиг комиссар стал другим человеком. Чувствовалось, что он раздражен. Он курил трубку, выпуская маленькие клубы дыма и разглядывая полосы тени и света.

— Вы знаете, что следствие еще не закончено и что наше мнение осталось прежним? Скажу вам правду: нам не хватает револьвера. Адель спрятала его. Возможно, в один прекрасный день…

Комиссар встал, прошелся по комнате.

— Вы, может быть, поступили неосторожно. Такой молодой человек, как вы, с блестящим будущим…

Тимар в подобных случаях занимал неизменную позицию. Изобразив снисходительную, ироническую улыбку, он вставал и брался за шлем.

— Не оставить ли нам эту тему?

Он уходил с большим достоинством и, пока был в поле зрения собеседника, следил за своей походкой, стараясь придать себе вид человека, который знает что делает.

После того как он поставил себя по другую сторону баррикады, наиболее логичным для него было бы больше не посещать трех лиц, представлявших вражеский стан: губернатора, комиссара полиции и прокурора. Все же он решил обойти их всех, гонимый смутным инстинктом, стремлением порисоваться или надеждой.

У прокурора все было довольно просто. Гостю подали одну за другой три стопки виски, и хозяин прочитал ему резкую проповедь.

— Вы, милый мой, легко можете пойти ко дну. Меня это не касается. Но попытайтесь же вовремя остановиться! Адель — красотка. В постели ничего лучшего не надо. А вообще — грош ей цена. Понятно?

И Тимар при всей своей самоуверенности поспешил уйти.

А у губернатора его ждал грубый удар. Когда он сидел в приемной, в кабинет вошел бой, которого он хорошо знал, и Тимар услыхал, как губернатор, не понижая голоса, произнес:

— Скажите этому господину, что я очень занят и не знаю, когда смогу его принять.

Тимар сохранил невозмутимый вид, только уши у него покраснели. Он привык — даже тогда, когда за ним никто не следил, — натягивать на лицо равнодушную улыбку.

Пройдя по набережной в обратном направлении, он возвратился в окутанный полумраком отель. Адель за кассой, столующиеся. Он продолжал вести себя как обыкновенный жилец, ел вместе с другими, и между ним и хозяйкой нельзя было заметить ни малейшей близости.

Он кричал, как Буйу или Косоглазый:

— Адель! Рюмку перно!

Его научили пить перно. Он усвоил себе и другие привычки, которые приобрели священность обрядов.

Например, в полдень, прежде чем сесть за стол, он играл партию в кости и угощал партнеров рюмкой перно. Вечером, сразу же после обеда, отводили два столика для игры в белот, и Тимар просиживал здесь до самого конца. Время от времени он или кто-нибудь другой кричал:

— Адель! Всем того же самого.

И так вплоть до условного языка, который ему пришлось изучить. Иной раз завсегдатаи обменивались взглядом, означавшим: «Он делает успехи!»

Случалось, Тимар испытывал к себе отвращение за то, что сидит час за часом с картами в руках, отяжелевший от алкоголя, в притупляющей жаре зала.