Лукьяненко - [41]

Испокон веку хорошим признаком считался добрый, буйный рост хлебов перед наливом. Вид нивы, особенно если она достигает роста человека, да если шапку бросишь над пшеницей, а та не упадет, лежит на хлебах, и он не гнется под ее тяжестью, стоит колос к колосу — вот этот вид, эта картина особенно радовали казака-хлебороба.

Помнит Павел, как в своих сообщениях о видах на урожай местные газетчики не без гордости отмечали то высокую густую ниву, то очень сильный рост хлебов, отмечали это с восторгом, как небывалый случай за последние несколько лет. И тут же боялись полегания хлебов, с тревогой сетовали на то, что ветер кой-где наклонил хлеба, или подмечали склонность к полеганию от дождей.

А если случалась сырая и теплая осень, всходы вскоре повсеместно буйно выходили из земли, так же неистово продолжали расти, поначалу радуя глаз своей неповторимой прелестью зеленого свежего бархата после мертвого кругом осеннего палого листа под ногой да серых шаров перекати-поля по межам… Но вот уже бывалые хозяева беспокоятся, что пшеница еще до зимы выбросит стрелку и потом неминуемо первые же заморозки загубят посевы. Что тогда?.. Выпускали на поля скот, отъедался он на свежей молодой ниве, вытаптывая, само собой, немалую долю посева…

Промелькнула недолгая южная зима, перезимовал и хлеб — и опять боятся хозяева: слишком густы и высоки посевы — вымахали так, что на случай дождей или сильного ветра жди полегания и, как закон, неминуемой потери урожая.

Случалось на отцовских кошах, что скашивали пшеницу и ранней весной ввиду ее непомерного и преждевременного, раннего роста.

К наливу зерна начиналось в иные годы настоящее нашествие хлебных вредителей — разного рода жучков, кузьки, сажки, а в нагорной полосе, говорят, ко всей прочей нечисти добавлялся еще один мор — улитки, особого рода крохотные, размером с чечевичное зерно, козявки. Как только пшеница выбрасывала колос — улитки тут как тут — взбирались по стеблю к колоску и высасывали содержимое еще молодого зерна. Было от чего хвататься за голову хлеборобу перед столькими напастями!..

В иные годы уборка до покрова затягивалась — то дожди подпортят, то просто не в силах сразу всю ниву свою убрать казак. А что дожди пошкодят, так этого ждали каждое лето. Какая бы жаркая и сухая ни была погода, а ко времени уборки, вот стоит ей только начаться, в этот же день, или когда скошено все поле, и снопы увязали, и копны лежат — тут и ливни, вот они! Да тяжелые такие, что в грязь дороги грунтовые развозит, по полю не пойдешь, — и поневоле приходится переждать неделю-другую, ждать, когда распогодится. Кинется отец к снопам, а их развязать не так-то просто — успело прорасти зерно, и с трудом разрывается такой сноп. Тут уж не надеялись это зерно оставить на семена, да и на продажу не очень годится такой хлеб. На хлеб вся надежда была в семье с самого начала, с самого момента того, как семена разбрасывали из мешка, подвешенного через плечо. Подумывали: как хорошо будет в городе ситцу на обнову набрать, леса купить для постройки, селедкой запастись на зиму, а больше всего — сына снарядить на службу: коня справить — в сотню рублей не уложишься, — седло, оружие — все это год от году дорожает. Так что на хлеб только и надежды были. И немалые.

Из бесед с Богданом Павел узнает, что уже издавна екатеринодарское областное начальство все же неплохо представляло себе ценность распространения и насаждения сельскохозяйственных знаний среди основного тогдашнего населения области — казачества и иногородних.

К концу прошлого, а особенно уже в начале нынешнего века среди общественности кубанской столицы зарождаются и имеют хождение разного рода начинания. Цель их была ясна — пришла пора улучшить плодородие почв. Вместе с тем стало очевидным, что предложенные способы должны быть более или менее доступны хозяевам. На худой случай уповали на подручные средства, чтобы хотя бы таким путем начать борьбу с бесчисленными бедами и напастями.

Но одних пожеланий оказалось мало, и разного рода инструкции, указания о мерах борьбы с вредителями и болезнями хлебных растений, о повышении уровня сельскохозяйственных знаний среди местного населения не принесли никаких плодов.

Из станиц продолжали приходить тревожные вести. Они пугали искушенных экономистов и статистиков своей безотрадностью.

По-прежнему казачье население, несмотря на очевидную доступность предлагаемых мер из-за своей недоверчивости и привычки жить по старине-матушке, теряло большую часть урожая хлебов и подсолнухов. А оттого все, что в корне неверно подходили кубанцы к пользованию землей как вечной дойной коровой.

Павел знакомился с газетными подшивками прошлых лет. Уже к концу прошлого века на Кубани заговорили о том, что почвы беднеют, стали замечать, что около станиц или на кошах, куда хозяева были в состоянии вывезти имевшийся в их распоряжении навоз, урожаи бывали сносными. Что касается дальних наделов, то сбор хлеба на таких нивах бывал, как правило, крайне низким. И это из-за одной только невозможности подвести к отощавшим лоскуткам земли ставшее столь необходимым органическое удобрение. В «Кубанских областных ведомостях» как единичный и небывалый случай отмечалось применение в одном из крепких хозяйств чилийской селитры. Разумеется, рядовая масса казачества и не помышляла о подобной «роскоши».