Лукьяненко - [42]

В одной из газет того времени можно было прочитать такое суждение:

«Кубанская область пока что мало нуждается в искусственных удобрениях. Ее богатая почва может принести плоды и от случайно упавших зерен. Но богатства природы не неистощимы, и наступает тот час, когда будут только вспоминаться былые дни. А между тем ни администрацией, ни обществом в этом отношении ничего не делается».

Конечно, знал Павел, как настороженно относились казаки поначалу к любого рода новшествам, которые рекомендовались Кубанской войсковой сельскохозяйственной школой. Отказывались же они в свое время наотрез протравливать семена пшеницы перед посевом, сколь ни старался их убедить Пустовойт в том, что нет лучшего средства против головни. Рассказывал им Василий Степанович, как его ученики возвращались из станиц и со слезами на глазах докладывали о бесполезных разговорах с хлеборобами.

Немало времени и терпения потратил Пустовойт, прежде чем осталась навсегда в прошлом эта картина и негодующие возгласы стариков: «И на что оно похоже? Чтоб тогда хлеб вонял керосином! Не будем травить! Нехай та головня жрет — и нам хватит!»

Глава вторая

ПЕРЕД ДАЛЬНЕЙ ДОРОГОЙ

Шел 1926 год. С дипломом агронома-полевода в кармане направляется Павел Лукьяненко работать на Ессентукский сортоучасток. Последние дни в Ивановской, куда приехал он, чтобы помочь отцу убирать хлеб, навеяли на него грусть. Чувствовалась скорая разлука, и новая жизнь оттого пока представлялась чем-то далеким…

За станицей на дальних и близких кошах пели. Заканчивалась уборка. Стояла предсентябрьская пора. Все чаще вечер сменяет дневную жару прохладой. Под луной краса особенная, да еще от песни чудится душе, что снимется она и полетит над полем. Крепко, всласть накланялись за день спины, да без песни как прожить? Всякий раз, когда случалось ему последние дни каникул дотягивать в отчем доме, вслушивался Павел в темноту, оживающую дальними огоньками палимого жнива, и гадал. Вот с хлебной нивы плывут и льются звуки, и чует он, что там — та семья, а чуть дальше — другая, а там — третья. Наперечет всех знает. Семьи большие, поют и стар и мал. Голосистые все, один перед другим стараются, не уступают. И замрет, затомится сердце, чувствуя скорую разлуку с родным гнездом, где даже сверчок за печкой в такую минуту кажется милее всех городских прелестей…

На днях он отправится на Кавказ. Увидит места, где бывал Лермонтов. Будет наконец работать. Сбывается отцовская мечта: стал сын агрономом! Неловко немного Павлу — особо похвастать успехами в ученье не может, ни в реальном, ни позднее в сельскохозяйственном институте. Как ни старался, а дальше троек дело не шло. Все оттого, быть может, что вместе с природной застенчивостью со временем росла неуверенность. Можно предположить, что Павел относился к тем людям, которые получают посредственные оценки на экзаменах отчасти и потому, что во время ответа не могут произвести на экзаменатора должного, во многом чисто внешнего эффекта при изложении вопроса. К сожалению, ни школа, ни реальное училище, ни институт так и не смогли выявить ни одной из сторон дарования Павла Лукьяненко.

Будучи от природы несколько замкнутым и сдержанным, Павел не выделялся среди сверстников ни в училище, ни позднее в институте. Он не умел производить выгодного внешнего впечатления еще и потому, что, помимо всего прочего, его подводила некоторая медлительность. Зато впитывал он в себя что-либо заинтересовавшее его основательно. Все «за» и «против» взвешивал обстоятельно, с выводами не торопился. Кое-кто считал его даже тугодумом, но это определение не совсем справедливо: просто не склонен он был ни тогда, ни позже к поверхностным реакциям, к скоропалительным выводам. Люди такого склада открывают себя не сразу, для этого нужно время, порою весьма длительное. Впереди Павла ждала длинная дорога, по которой он шел долго, неуклонно следуя своим правилам.

ПЕРВЫЕ ШАГИ

Лукьяненко ехал работать в качестве техника опорного пункта на сортоучастке. Предстояло увидеться со знакомыми и добрыми людьми. Летом 1925 года ему довелось от института проходить практику в Ново-Александровском районе у агронома Юркина. При отчете о ходе практики профессор Богдан сделал несколько замечаний, но вообще первые шаги его напутствовал одобрительно.

Приехав на место, Павел сразу же окунулся в работу. Скоро он убеждается, что знаний, приобретенных в институте, маловато. И он с головой уходит в изучение специальной литературы по агрономии, еще раз садится за труды Тимирязева, Дарвина, интересуется работами по физиологии растений. Особое значение он придает, конечно, пшенице, главной кубанской культуре. Ответы на вопросы он находит в работах Н. И. Вавилова, И. В. Мичурина.

Однажды ему поручили встретить в полночь на вокзале студентку-практикантку из Владикавказа. Станция находилась в нескольких километрах. Выспавшись с вечера, в одиннадцатом часу он отправился пешком до железнодорожного полотна. Весенняя дорога была тепла. Звезды мерцали, словно кто-то в истоме прикрывал светящиеся зрачки от разбойничье-веселого посвиста соловьев.