Лук для дочери маркграфа - [39]

— Правда? В Эсхене не любят чужаков. От её доброго имени и так мало что оставалось, а теперь с ней и вовсе никто не пойдёт, а о хорошем замужестве можно забыть навсегда. Если она вдруг потеряет работу в пекарне, придётся вернуться в деревню, а там её едва ли похвалят за неразборчивость. Впрочем, избавь меня от пересказа городских сплетен! Просто думай, прежде чем жаловаться на жизнь.

Воспоминания о Кайсе Такко прогнал со всей решительностью: та знала, что между ними всё ненадолго, он-то в чём виноват? Чувство вины утихло, хоть и не до конца. Оллард вернулся было к работе, но вскоре отложил перо и плотно закрыл чернильницу:

— Тебя утомили книги, меня — бумаги. Хватит на сегодня! Скажи, ты играешь в шахматы?

В горах, где вырос Такко, в эту древнюю игру играли, кажется, все. Мало в каком дворе не раскладывали клетчатые доски по вечерам, а старики просиживали за ними и вовсе с рассвета до темноты. Он с радостью ухватился за возможность отвлечься.

Маркграф быстро расставил на особом столике фигуры, выточенные из ценного привозного янтаря. При Короле и Королеве стояли Лучники, следом Конники, а по краям доски разместились Башни. Солнце рассыпало огненные искры внутри тёмного янтаря, а белый облекало мягкой желтизной.

— Ты предпочитаешь играть за светлых или тёмных? — поинтересовался Оллард.

Такко молча обошел столик и встал за тёмными фигурами, уступив маркграфу право первого хода. В несколько ходов привычно вывел вперёд Конника и Лучника; мягкая бархатная подложка скрадывала звуки, и фигуры неслышно скользили по каменной столешнице, расчерченной клетками. Игроки разменяли несколько фигур, и Такко уверенно вёл своего Лучника по светлой диагонали. Он метил взять белого Конника и продвинуться дальше, когда Оллард с непроницаемым лицом подставил ему свою Королеву.

Выточенная из молочно-белого янтаря с желтоватыми прожилками, стройная, с гордо поднятой головой и печальным лицом, она была самой светлой фигурой на доске. Такко живо представил, как бережно резец камнереза касался бездушного камня, высвобождая нездешнюю красоту. Он загляделся на искусную работу и вздрогнул от внезапной догадки: Королева неуловимо напоминала Агнет. Или Малвайн? Наверняка шахматы были сделаны на заказ или преподнесены в подарок из-за сходства фигуры с владелицей замка — впрочем, для Такко она олицетворяла именно Агнет. Он медлил, не желая упускать хороший ход и в то же время не решаясь посягнуть на удивительную красоту Белой Королевы.

— Это ловушка? — поднял он глаза на маркграфа.

— Кто же тебе скажет? — рассмеялся Оллард. — Давай. Твой ход.

Такко отогнал ненужные мысли. Это всего лишь игра, а Королева — только фигура. Его Лучник двинулся вперёд и забрал её; а спустя ещё несколько ходов Оллард торжествующе откинулся в кресле:

— Шах и мат, Танкварт.

— Не надо было брать Королеву, — понимающе кивнул Такко.

— Переиграем? — ведомые ловкими пальцами фигуры вернулись на доску, и на сей раз Лучник из огненно-рыжего янтаря отступил от Белой Королевы. Теперь Такко взвешивал каждое перемещение. Он уже стягивал сеть заведомо выигрышных ходов вокруг Белого Короля, но Оллард внезапно увёл Короля к краю поля, и его место заняла Башня. Хитро выстроенная защита Такко была пробита в три хода, и его Король не успел спастись.

— Неужели там, где ты учился играть, Короля не меняют местами с Башней? — удивился маркграф, не скрывая удовлетворения от новой победы.

— Меняют. Но я редко пользовался этой уловкой.

— Мой излюбленный приём, — заметил Оллард, возвращая фигуры в мягкий бархат шкатулки. — Ты проиграл бы в любом случае. Не расстраивайся. Я ловил в эту нехитрую ловушку куда более опытных игроков.

— С Фредриком вы тоже играли? — догадался Такко.

— Конечно. Он-то взял Королеву, не колеблясь. Ты хотя бы сомневался.

Оллард отставил шахматную шкатулку и указал Такко на календарь: вытканный на гобелене ряд картин, под которыми шли ряды цифр и букв:

— Я знаю, как прогнать твои сомнения. Сегодня ровно месяц, как ты прибыл в замок. Здесь то, о чём мы договаривались. — Он бросил на стол туго набитый кожаный кошель с тиснёным гербом и, отвечая на недоуменный взгляд Такко, пояснил: — Три марки серебром. Бери, не медли.

— Я не заслужил их, — сказал Такко, не прикасаясь к кошелю. — Я ничего не делал. Я не…

— Здесь я решаю, как оценивать твой труд, — прервал Оллард и, привстав, толкнул кошель ему в руки. — Прекрати наконец пререкаться. Открыть тебе мастерскую?

— Лучше оружейную, — Такко вспомнил арбалеты, о которых читал. Может, в замке найдётся хоть один?

Оллард бросил ему ключ:

— Увидимся за ужином. И помни: до сих пор у меня не было причин сомневаться, что ты оправдаешь моё доверие.

* * *

Давно стемнело, в замке погасили огни и выпустили собак, а Такко всё сидел на постели, уставившись в непроглядный мрак за окном, и пытался понять причины, по которым маркграф принял такое деятельное участие в его судьбе, почти ничего не требуя взамен. Он рылся в памяти, припоминая, не мог ли Оллард быть знаком с его семьей, но отец не имел никаких дел в этой части Империи. Вспоминал, не показал ли он себя как-то особо, сопровождая обозы, не попадались ли ему грузы из Медных гор и маркграфских мастерских, но и эти нити никуда не вели. Так и не придумав ничего, он забылся дурным, неглубоким сном.