Лук для дочери маркграфа - [38]

— Я рос вовсе не в деревне, — возразил Такко, но Оллард уже придвинул к себе бумаги, оставленные им на время разговора.

— Ты свободен. С остальными делами я справлюсь сам. Спустишься в мастерскую или почитаешь здесь, в тепле? Можешь выбрать любую книгу там, на полках.

— Любую? — Такко давно приглядывался к сочинениям по военному искусству, но не решался спросить, раз Оллард давал ему только труды по механике. — Да, я останусь почитать.

Маркграф махнул рукой в сторону книжных полок и снова углубился в бумаги. Такко остановился перед золочёными корешками, не в силах выбрать что-то одно. И надо же было Олларду обозвать его родное селение деревней! Вполне себе город даже по имперским меркам. Может, поменьше Эсхена, зато уж точно почище. Он наугад стянул с полки увесистый том. Подумав, прикрыл сверху тонкой книжкой о приспособлениях для орошения полей — пусть маркграф думает, что он прилежно читает о механизмах — и устроился на прежнем месте у окна. Перевернул первые страницы — и комната вокруг него перестала существовать.

На желтоватой бумаге, исписанной искусной рукой, строились войска, ползли осадные машины, летели камни, свистели лучные стрелы и арбалетные болты. В Империи уже лет двести царил мир, и Такко никогда не видел осадных машин, а арбалеты — мельком, они были только у имперских солдат и городских стражников. Здесь это мощное оружие, бившее сильнее и дальше лука, можно было рассмотреть в деталях. Подержать бы такой в руках, хоть раз! Все говорили, что арбалет взяли на вооружение имперских войск потому, что стрелять из него может любой, большого ума не надо. Такко бы быстро выучился и стрелял бы лучше бывалых воинов — ведь никакими упражнениями не добьёшься того мастерства, что приобретается в раннем детстве, когда успеваешь взяться за лук раньше, чем научишься ходить.

Такко прикрыл глаза, чтобы яснее представить себе, как спускает тетиву, и вдруг ощутил острую тоску по свисту стрел, опасности и азарту погони. Нынче, в конце лета, на дорогах полно торговцев и путников, а леса кишат любителями чужого добра. В эти месяцы они с Вереном прекращали болтать в пути и вглядывались в желтеющую листву до боли в глазах. Хорошо было шагать бок о бок, вслушиваясь в каждый шорох, и чувствовать, как мягко давит на плечи полный колчан, как спинка лука в кожаном налуче касается твоей собственной спины, затянутой в лёгкий кожаный доспех! В лесу сейчас пахнет грибами и влажными листьями, а по вечерам в котелке томится густая и сытная похлёбка и сладкий ягодный взвар… Все дурные воспоминания — неуютные придорожные ночёвки, разбитые лесные тропы, нечестные купцы — отступили перед предвкушением новых дорог и городов и перед острым, переполняющим до краёв ощущением своей нужности. Попробовал бы кто на тракте уравнять Такко с сельскими парнями, умеющими разве что вилами орудовать! Тот бы живо сунул в руки обидчику лук и заставил бы доказать своё мастерство делом — если бы Верен не разобрался быстрее и проще.

— О чём ты задумался?

Голос Олларда выдернул Такко из мечтаний, как карпа из лесного пруда. Он даже не сразу разобрал, о чём его спрашивают.

— Что ты там читаешь?

Такко показал книжку по орошению полей, и маркграф удивлённо поднял брови:

— Не думал, что устройства для подъёма воды могут тебя так впечатлить. О чём ты думал? Только не ври, что ни о чём особенном. Я наблюдаю за тобой с четверть часа, и ты ни разу не перевернул страницу.

— Почему мы не делаем в мастерской ничего полезного? — спросил Такко. — Я зря трачу детали — всё, что я собираю, там и остаётся.

— Ты учишься, — устало объяснил Оллард. — Освоишь что попроще — перейдёшь к более сложному.

— Вы даже не даёте мне никаких поручений. Я делаю, что хочу, и не понимаю, нужно это кому-то или нет.

— Здесь не ювелирная мастерская, а я не ремесленник, работающий ради денег. Чем ты опять недоволен? Я могу учить тебя так, как делал бы Дитмар-лучник. Будешь полгода тереть полы и чистить инструменты, прежде чем тебя подпустят к чертежам. Но мне показалось, что чёрная работа тебе не понравилась.

Такко хотел сказать, что вообще не просился в ученики, но это прозвучало бы невежливо. Вместо этого он проговорил:

— Раньше на тракте всё было просто: довёз товар — получил деньги. Сразу понятно, хорошо ты сражался или плохо, хорошо следил или зевал по сторонам.

— А здесь тебе что непонятно? Механизм работает — значит, собран правильно. Сдаётся мне, ты просто не привык ценить то, что для тебя делают. Забыл, как бродил по Эсхену с пустым кошелём?..

Маркграф был прав — если бы не его заступничество, Такко бы сейчас ломал камни на имперских рудниках. Очень может быть, что в Медных горах, близ маркграфских мастерских. Лучше уж работать на Олларда в замке! А тот меж тем продолжал:

— Право же, отец дал тебе прекрасное образование, а ты отблагодарил его побегом. Твоя подружка из пекарни тоже сделала немало, чтобы у тебя были жильё и заказы, и что получила взамен? Сюда городские слухи доходят медленно, но живя в Эсхене, я знал все сплетни, не прилагая к этому ни малейшего усилия.

— При чём здесь Кайса? Она меня давно забыла. Наверняка уже нашла себе другого.