Лучшие годы - псу под хвост - [59]

Шрифт
Интервал

— Роман — это я! — восклицал он.


Обманчивая бесконфликтность рождающегося камерного повествования была, как вскоре понял Квидо, лишь еще одной большой иллюзией: сквозь стены этого семейного дома, о котором он писал, уже с первых же страниц пробивалась общественная реальность, причем, как казалось ему, совершенно независимо от его воли. Это, разумеется, не нравилось редактору.

— Ну как дела? — спросила как-то утром Ярушка при виде все еще горевшей лампочки на столе Квидо.

— Сама знаешь, — сказал Квидо и согласно рекомендациям в пособиях принялся смазывать ей кремом натянутую кожу на выпуклом животе. — Дьявольская работа — лепить все из полуправд, как того требует от меня редактор. Представь себе: хоть я и могу родиться в театре, но решительно не во время спектакля «В ожидании Годо», поскольку это экзистенциальная драма. Этот идиот, вероятно, хотел бы, чтобы я родился во время «Проданной невесты».

Ярушка засмеялась и стянула через голову ночную рубашку: Квидо, с наслаждением вдохнув ее запах, завороженно коснулся крахмальных пятен засохшего молока.

Он посмотрел на Ярушку: ее увеличенные темные соски не нравились ему, но в тех же пособиях говорилось, что впоследствии они уменьшатся.

— Тебе надо одеться, — сказал он. — В любую минуту может прийти Мила.

— Опять? — Лицо у Ярушки вытянулось.

Квидо развел руками, но видно было, что думает он о чем-то другом. Он вернулся к письменному столу и взглянул на исписанные страницы.

— Мне нужно, чтобы эти три дурацких попугайчика улетели вне всякой связи с русскими самолетами, — сказал он и взял одну из страниц. — «Возможно, их вспугнул случайный выхлоп машины, возможно, тень крыльев залетевшего сюда с пражских окраин хищника», — читал он с сомнением в голосе. — Что скажешь на это?

— Мне нравится, но меня не спрашивай, — сказала Ярушка.

— Этого хищника редактор все равно не оставит, — вслух рассуждал Квидо. — Тем более двадцать первого августа…[48]

Ярушка коснулась пустой детской кроватки, которую они с Квидо недавно снова покрыли лаком: белая краска вроде бы неплохо держалась.

— Дедушки Иржи, похоже, у меня вообще не должно быть, — продолжал Квидо. — Когда я спросил редактора, с кем же, по его мнению, бабушка могла зачать мою маму, он сказал, что активисту «Пражской весны» он предпочитает даже самооплодотворение. Отлично, говорю я ему, а что прикажете делать со вторым дедушкой? Сколько, по вашему мнению, он должен за смену нарубать угля? Нарубать угля он может сколько угодно, отвечает редактор, главное, чтобы он держал язык за зубами.

— Ужасно! — воскликнула Ярушка искренно.

— Но ничего, я ему выдам! — повысил голос Квидо, и его невыспавшиеся глаза загорелись какой-то странной строптивостью. — Я ему накатаю! Дедушку Иржи похороню в самое время, скажем в шестьдесят пятом, ну, автокатастрофа или что-то вроде того, второй дедушка будет безъязыким ударником, мать — несостоявшейся актрисой, отец… отец будет прибабахнутым ревнивым резчиком по дереву. А бабушка Либа? Полоумной собирательницей трав. Чего там возиться с зараженными продуктами! — кричал Квидо.

— Я опухаю от помидоров, — сказала Ярушка.

— От них тоже? — сказал Квидо. — Мила обещал принести со своего огорода.

Он положил страницу на стол.

Печально покачал головой.

У Ярушки брызнули из глаз слезы.

— Ты что дуришь?

— У меня все время глаза на мокром месте, — захлебываясь счастливыми слезами, проговорила Ярушка.


2) Издательский редактор был, как выяснилось, не единственным цензором Квидо.

Однажды Квидо услышал, как почтальонша охаживает Негу.

— Правильно делаете, — крикнул он ей. — Так ей и надо, прыгает жене прямо на живот!

— Вам заказное, — едва переводя дух, сказала почтальонша.

Нега, поджав хвост и поскуливая, отползла от нее как можно дальше.

Квидо, вскрыв письмо, с удивлением обнаружил, что пишет ему родная мать.

«Дорогой Квидо, — читал он, — надеюсь, что эту суку почтальонша отделала по первое число. Она снова начинает кидаться на меня, так что четыре кроны на заказное я всегда охотно жертвую.

Но как ты, должно быть, и предполагаешь, мотивы моего письма коренятся совершенно в другом. Итак, почему я пишу тебе? Что ж, признаюсь: я пренебрегла твоей просьбой и вчера ночью, когда ты был на дежурстве, прочла незаконченные главы твоего романа».

— Я убью ее! — вскричал Квидо.

«Прочла их на одном дыхании, а когда на рассвете — на дворе уже пели птицы — кончила, была не только ошеломлена, но растрогана и разгневана одновременно. Я решила тотчас написать тебе. Знаю, что тебе и без меня нелегко, как знаю и то (ты всегда это цитируешь), что автобиографическая основа — наименее удачный угол зрения, под каким можно читать книгу. Но, Квидо, знают ли об этом другие? Все те, кто знает нас и кто будет читать эту книгу? И соответственно этому судить о нас и оценивать нас? Думал ли ты об этих людях, когда описывал воду, разбрызганную по всей квартире, клубы пыли, гниющую мусорную корзину или доску на унитазе в желтых пятнах мочи? Думал ли ты об этих людях, когда писал (признаю — не без остроумия), что бабушка за границей ворует сувениры? Я допускаю, что свои жизненные переживания и свой жизненный опыт писатель не может закамуфлировать иначе, чем в форме романа, но, с другой стороны, я решительно не хотела бы дожить до того дня, когда мои друзья начнут гнушаться нашим туалетом! Кстати, прости мне столь низменный вопрос: почему в таком случае не вычистил его ты? Твой ответ я знаю заранее: потому что ты о нем


Еще от автора Михал Вивег
Игра на вылет

В своем романе известный чешский писатель Михаил Вивег пишет о том, что близко каждому человеку: об отношениях между одноклассниками, мужем и женой, родителями и детьми. Он пытается понять: почему люди сходятся и расходятся, что их связывает, а что разрушает некогда счастливые союзы.


Ангелы на каждый день

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Летописцы отцовской любви

Какие основания у критики считать, что «Михала Вивега можно издавать в два раза большим тиражом, чем других прозаиков»? Взрывной стиль прозы Вивега и широкая палитра типично чешского юмора сделали его самым читаемым автором, воссоздающим в излюбленной для него форме семейной хроники поворотные события недавнего прошлого Чехии.


Роман для женщин

Михал Вивег — самый популярный современный писатель Чехии, автор двадцати книг, которые переведены на 25 языков мира. Поклонниками его таланта стали более 3 миллионов человек! Михал Вивег, так же как и Милан Кундера, известны российским читателям благодаря блистательным переводам Нины Шульгиной.Главная героиня романа — Лаура, двадцатидвухлетняя девушка, красивая, умная, влюбчивая, склонная к плотским удовольствиям. Случайная встреча Лауры и Оливера, сорокалетнего рекламного креативщика, остроумного и начитанного, имеет продолжение: мимолетные переглядывания в гостиничном ресторане выливаются в серьезный роман.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Если однажды зимней ночью путник

Книга эта в строгом смысле слова вовсе не роман, а феерическая литературная игра, в которую вы неизбежно оказываетесь вовлечены с самой первой страницы, ведь именно вам автор отвел одну из главных ролей в повествовании: роль Читателя.Время Новостей, №148Культовый роман «Если однажды зимней ночью путник» по праву считается вершиной позднего творчества Итало Кальвино. Десять вставных романов, составляющих оригинальную мозаику классического гипертекста, связаны между собой сквозными персонажами Читателя и Читательницы – главных героев всей книги, окончательный вывод из которого двояк: непрерывность жизни и неизбежность смерти.


Избранные дни

Майкл Каннингем, один из талантливейших прозаиков современной Америки, нечасто радует читателей новыми книгами, зато каждая из них становится событием. «Избранные дни» — его четвертый роман. В издательстве «Иностранка» вышли дебютный «Дом на краю света» и бестселлер «Часы». Именно за «Часы» — лучший американский роман 1998 года — автор удостоен Пулицеровской премии, а фильм, снятый по этой книге британским кинорежиссером Стивеном Долдри с Николь Кидман, Джулианной Мур и Мерил Стрип в главных ролях, получил «Оскар» и обошел киноэкраны всего мира.Роман «Избранные дни» — повествование удивительной силы.


Шёлк

Роман А. Барикко «Шёлк» — один из самых ярких итальянских бестселлеров конца XX века. Место действия романа — Япония. Время действия — конец прошлого века. Так что никаких самолетов, стиральных машин и психоанализа, предупреждает нас автор. Об этом как-нибудь в другой раз. А пока — пленившая Европу и Америку, тонкая как шелк повесть о женщине-призраке и неудержимой страсти.На обложке: фрагмент картины Клода Моне «Мадам Моне в японском костюме», 1876.


Здесь курят

«Здесь курят» – сатирический роман с элементами триллера. Герой романа, представитель табачного лобби, умело и цинично сражается с противниками курения, доказывая полезность последнего, в которую ни в грош не верит. Особую пикантность придает роману эпизодическое появление на его страницах известных всему миру людей, лишь в редких случаях прикрытых прозрачными псевдонимами.