Луч - [9]
Он сам не заметил, как очутился на другом конце города, расположенном несколько выше. Там к двум длинным улицам примыкало обширное предместье Каменка. Оно образовало как бы самостоятельный городок, сливавшийся с Лжавцем. Последние домики Каменки граничили с безыменной деревушкой, в центре которой высилась усадьба, замечательная тем, что владелец сдавал ее внаем лжавецким чиновникам и навозную жижу из овчарни спускал прямо на шоссе, служившее горожанам местом для прогулок. Камёнку населял преимущественно беднейший мастеровой люд, евреи, располагавшие весьма скудными средствами к существованию, и всякая безыменная деклассированная голытьба. Та часть Каменки, которая граничила с усадьбой, представляла собой маленький Уайтчепел[4]; ее справедливо осыпали проклятиями обладатели движимой собственности, которую можно было уворовать, особенно жители усадьбы с навозным ручьем. Вправо и влево от шоссе, пересекавшего эту обитель нищеты, на задворках, между ветхими плетнями и хлевушками, тянулись маленькие тупички. Над скопищем беспорядочно разбросанных деревянных строений поднимались два красных кирпичных дома и с надменной своей высоты заливали светом соседние крыши.
Эту часть города Радусский знал хуже и поэтому охотно направился туда. В свое время он редко бывал в Камёнке, так как жил на противоположном конце города, все же он смутно помнил это предместье, а когда‑то знавал и в лицо и понаслышке многих населявших его сапожников. Сейчас он шел посредине дороги, останавливаясь по временам, раздумывая, припоминая и затем снова пускаясь в путь. Наконец он остановился в одном из грязных закоулков, в конце которого стоял деревянный дом с крылечком, напоминавший ветхий домишко захудалой усадьбы. Рядом погруженный во мрак чернел другой домик. В первом по обе стороны крыльца окна светились. В двух окнах чуть побольше слабо мерцал ночник.
«Здесь жила тогда пани Вонтрацкая, — думал пан Ян. — Она давала уроки музыки, по злотому за час… Наверно, старушка по — прежнему живет здесь и по — прежнему носит рваные перчатки и гордится тем, что однажды собственными глазами видела Монюшко…»
С левой стороны крыльца кухонная лампа, поставленная на самый подоконник, освещала маленький клочок двора. Стараясь не шлепать по грязи, Радусский подкрался к окну и заглянул внутрь. Там, склонившись над лоханью, стояла молодая девушка, которую соглядатай в первую минуту принял за парня. В глубине темной кухни виднелась большая грязная печь и кое — какая утварь. Один угол занимал сосновый топчан, покрытый какой‑то красной ветошью. Перевернутое вверх дном ведерко по соседству с печью служило подставкой для гладильной доски. На разостланном полотенце или салфетке, заменявшей скатерть, лежали: пирог очень скромных размеров, кружок колбасы, несколько яиц и маленький сырок. Весь этот пасхальный стол был украшен тремя веточками брусники. Девушке у лохани можно было дать лет шестнадцать — семнадцать, у нее было некрасивое лицо со вздернутым носом и уродливым ртом, голову она не чесала по меньшей мере месяца два. Худая, как щепка, с плоской грудью и сильно выдавшимися ключицами, она была одета в засаленную цветастую корсетку. В глубокий вырез этой корсетки с распущенной шнуровкой виден был голый впалый живот, тощая грудь и грязная шея. Длинными жилистыми руками, худыми, как у мужчины, с непомерно большими кистями, девушка усердно мылила и стирала какую‑то грязную холщовую тряпку. Радусский подступил еще ближе и, не отрываясь, следил за прачкой. Старая боль, ярость, смешанная с язвительной горечью, шевельнулась в его груди.
— Калибан из шекспировской «Бури», — прошептал он беззвучно. — Полузверь, получеловек и, пожалуй, больше зверь, чем человек. Марыся или Кася, представительница наших современных Haustiere[5], неизменный объект подозрений в воровстве, неизменная пища клопов. И однако… она стирает себе рубашку, рубашку стирает на пасху… Другой у нее нет, наверняка нет другой, а в пасхальные дни разве можно ходить в грязной рубашке? А там лежат свяченые яйца, пирог, колбаса. Ими она разговеется после семи недель строгого поста, когда она сидела на постном масле с солью, дабы душа ее очистилась от грехов, а плоть от соблазнов диавольских…
Тем временем девушка вылила из лохани грязную воду, плеснула из ведра чистой и еще раз намылила свою рубашку. Радусский, вперив в нее взгляд, раздумывал:
«Войти в сенцы, приоткрыть дверь и бросить в щелку сто рублей… Или лучше постучать в окно, вызвать ее во двор и в темноте сунуть их в руку. Пусть думает, что это воскресший Христос, шествуя темной ночью по земле, завернул в эти края и смилостивился над нею…»
Он вынул из кармана бумажник, открыл одно из отделений и пошарил в нем. Затем быстро закрыл бумажник и пошел прочь. В голове мелькнули слова: «Как вода утоляет жажду, так милостыня искупает грех», — и злобный смех эхом отдался в его душе.
«Значит, и тут я забочусь о себе, о своих грехах, а не о другом человеке…»
На минуту он остановился и увлажнившимися глазами посмотрел на освещенное окно. Сделал шаг в ту сторону и снова отступил назад.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1889, № 49, под названием «Из дневника. 1. Собачий долг» с указанием в конце: «Продолжение следует». По первоначальному замыслу этим рассказом должен был открываться задуманный Жеромским цикл «Из дневника» (см. примечание к рассказу «Забвение»).«Меня взяли в цензуре на заметку как автора «неблагонадежного»… «Собачий долг» искромсали так, что буквально ничего не осталось», — записывает Жеромский в дневнике 23. I. 1890 г. В частности, цензура не пропустила оправдывающий название конец рассказа.Легшее в основу рассказа действительное происшествие описано Жеромским в дневнике 28 января 1889 г.
Повесть Жеромского носит автобиографический характер. В основу ее легли переживания юношеских лет писателя. Действие повести относится к 70 – 80-м годам XIX столетия, когда в Королевстве Польском после подавления национально-освободительного восстания 1863 года политика русификации принимает особо острые формы. В польских школах вводится преподавание на русском языке, польский язык остается в школьной программе как необязательный. Школа становится одним из центров русификации польской молодежи.
Роман «Верная река» (1912) – о восстании 1863 года – сочетает достоверность исторических фактов и романтическую коллизию любви бедной шляхтянки Саломеи Брыницкой к раненому повстанцу, князю Юзефу.
Роман «Бездомные» в свое время принес писателю большую известность и был высоко оценен критикой. В нем впервые Жеромский исследует жизнь промышленных рабочих (предварительно писатель побывал на шахтах в Домбровском бассейне и металлургических заводах). Бунтарский пафос, глубоко реалистические мотивировки соседствуют в романе с изображением страдания как извечного закона бытия и таинственного предначертания.Герой его врач Томаш Юдым считает, что ассоциация врачей должна потребовать от государства и промышленников коренной реформы в системе охраны труда и народного здравоохранения.
Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения», 1898 г. Журнальная публикация неизвестна.На русском языке впервые напечатан в журнале «Вестник иностранной литературы», 1906, № 11, под названием «Наказание», перевод А. И. Яцимирского.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1891, №№ 24–26. Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895).Студенческий быт изображен в рассказе по воспоминаниям писателя. О нужде Обарецкого, когда тот был еще «бедным студентом четвертого курса», Жеромский пишет с тем же легким юмором, с которым когда‑то записывал в дневнике о себе: «Иду я по Трэмбацкой улице, стараясь так искусно ставить ноги, чтобы не все хотя бы видели, что подошвы моих ботинок перешли в область иллюзии» (5. XI. 1887 г.). Или: «Голодный, ослабевший, в одолженном пальтишке, тесном, как смирительная рубашка, я иду по Краковскому предместью…» (11.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
Что нужно для того, чтобы сделать быструю карьеру и приобрести себе вес в обществе? Совсем немногое: в нужное время и в нужном месте у намекнуть о своем знатном родственнике, показав предмет его милости к вам. Как раз это и произошло с героем повести, хотя сам он и не помышлял поначалу об этом. .
Алексей Николаевич Будищев (1867-1916) — русский писатель, поэт, драматург, публицист. Роман «Лучший друг». 1901 г. Электронная версия книги подготовлена журналом Фонарь.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.
Жил на свете дурной мальчик, которого звали Джим. С ним все происходило не так, как обычно происходит с дурными мальчиками в книжках для воскресных школ. Джим этот был словно заговоренный, — только так и можно объяснить то, что ему все сходило с рук.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1892, № 1. Включен Жеромским в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895).На русском языке опубликован в журнале «Северный вестник», 1896, № 10, перевод О. Чуминой.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1892, № 44. Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895). На русском языке был впервые напечатан в журнале «Мир Божий», 1896, № 9. («Из жизни». Рассказы Стефана Жеромского. Перевод М. 3.)
Впервые напечатан в журнале «Критика» (Краков, 1905, тетрадь I). В этом же году в Кракове вышел отдельным изданием, под псевдонимом Маврикия Зыха. Сюжет рассказа основан на событии, действительно имевшем место в описываемой местности во время восстания 1863 г., как об этом свидетельствует предание, по сей день сохранившееся в народной памяти. Так, по сообщению современного польского литературоведа профессора Казимежа Выки, старые жители расположенной неподалеку от Кельц деревни Гозд рассказывают следующую историю о находящейся вблизи села могиле неизвестного повстанца: «Все они знают от своих отцов и дедов, что могильный крест стоит на месте прежнего, а тот — на месте еще более старого, первого, который был поставлен кем‑то нездешним на могиле повстанца, расстрелянного за побег из русской армии.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1896, №№ 8—17 с указанием даты написания: «Люцерн, февраль 1896 года». Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения» (Варшава, 1898).Название рассказа заимствовано из известной народной песни, содержание которой поэтически передал А. Мицкевич в XII книге «Пана Тадеуша»:«И в такт сплетаются созвучья все чудесней, Передающие напев знакомой песни:Скитается солдат по свету, как бродяга, От голода и ран едва живой, бедняга, И падает у ног коня, теряя силу, И роет верный конь солдатскую могилу».(Перевод С.