Ломая печати - [66]

— А, это вы те словаки? А по-русски говорите?

— Говорим, — заверили его.

— Немца убрать сможете, если понадобится?

— Почему бы и нет?

— Ну хорошо. Давайте знакомиться.

В группе Величко было девять человек. А теперь прибыли еще двое.

Через три дня, под вечер, их отвезли на аэродром. В полном снаряжении, с оружием, с парашютами за спиной. У Брезика мороз по коже пошел, когда он натягивал лямки парашюта: он не прыгал ни разу в жизни. Даже в Обарове. В школе там не было ни одного самолета, все самолеты были на фронте, и они обучались всему только на земле, на тренажерах.

До самых Карпат полет протекал спокойно. Над фронтом немцы встретили их огнем из зениток. Самолет кидало из стороны в сторону, он проваливался в воздушные ямы, падал в неизвестность.

Когда все утихло и они было решили, что уже дома, из кабины вышел штурман:

— Ребята, мы влипли, внизу туман такой, что хоть ножом его режь, в этой тьме я не сориентируюсь. Мы возвращаемся назад.

В три утра, когда на востоке загорелась утренняя заря, они приземлились на том самом аэродроме, с которого взлетели.

Настроение хуже некуда. Напряженное ожидание, сосредоточенность, собранность, волнение, охватившее при вылете, не покидало их.

— Ничего не поделаешь, — сказали им, — придется дожидаться более подходящего времени. Пока побудете здесь, в Киеве.

Их разместили в центре города. На улице, которая более или менее сохранилась. В доме, в котором бомбой срезало два верхних этажа; но квартиры, в которых их поселили, были в порядке. Двери отремонтированы, окна застеклены, вода шла, свет горел.

Тут они ждали ровно две недели.

Изо дня в день дожидались они офицера, задавали ему одни и те же вопросы. И две недели получали один и тот же ответ:

— Еще нет. Надо подождать.

Они бродили по улицам, порой заходили на рынок, начавший оживать. Случалось, заглядывали в первые открывшиеся забегаловки. Смотрели кино. Был июль, прекрасный летний месяц. Солнце припекало, ветер над Днепром лохматил кроны лип. Раны истерзанного войной города милосердно скрывала зелень. И было непонятно, как это там, куда они должны лететь, могут быть туманы и дожди.

В те дни они очень сблизились.

Кроме Величко, в группе был еще один офицер — очень деликатный, образованный человек, коммунист, украинец Юрий Евгеньевич Черногоров. Человек редкой доброты, он буквально творил чудеса. Доброта была самой сильной его чертой, этим он покорял всех! На шесть лет старше Брезика, с тринадцатого года, он упомянул, что родился в Каменец-Подольском, но с юных лет жил в Виннице. Городской гидротехник, снабженец МТС, сахарного завода, начальник топливного отдела области — где он только не работал. В тридцать седьмом году пошел на военную службу. Воевал с первого дня войны, дослужился до капитана, а теперь вот его назначили начальником штаба этой группы. Он был столь тактичен, что в присутствии словаков лишь давал понять, что надо, словно говоря: я не хочу принимать решение, я только рекомендую. А решать вам.

Следующий — Андрей Кириллович Лях, комиссар, человек резкий, суровый. Он был на год моложе Брезика. Снискал заслуженную репутацию человека, который мгновенно проникает в суть вещей, быстро делает выводы, видит перспективы. Щуплый, со светлым чубом, придававшим ему мальчишеский вид. Грудь его украшал орден Ленина. Ему было девятнадцать лет, когда он заслужил его — в партизанском отряде. В армии он никогда не служил, но, когда был в молодежном отряде партизанского соединения командиром взвода разведчиков, ему присвоили звание лейтенанта. Родом был из Белоцерковки, под Полтавой. Родители, брат, сестра работали в колхозе, только он пошел добывать «черное золото», был шахтером в Донбассе. Когда в страну вторглись немцы, отец помогал партизанам, сын был его связным. Когда через год по их земле гитлеровцы шли к Сталинграду, они не оставляли их в покое ни днем, ни ночью. За сто двадцать немцев, отправленных на тот свет, за захваченное оружие, боеприпасы, средства связи и за полученную информацию его наградили высоким орденом. Когда они шли по Киеву, не было человека, который бы не обернулся ему вслед: «Такой молодой, а уже имеет орден Ленина!»

Близко сошелся Брезик и с Костей Поповым. Этот одессит был старше Брезика на три года; вся семья — коммунисты. Веселый, жизнерадостный, говорун — как все жители этого портового города; среднюю школу окончил в Тирасполе, куда переехала его семья. Хотел поступить в военное училище, но ему не повезло. Выучился на литейщика. Его выбрали секретарем комсомольской организации. В тридцать восьмом призвали в армию, там он окончил полковую школу. В начале войны активно участвовал в киевском подполье, с мая 1943 года — в партизанских отрядах. Был начальником штаба, комиссаром отряда; в ноябре того же года его отряд соединился с Красной Армией. Вскоре, однако, Костю вновь послали в немецкий тыл во главе группы из одиннадцати человек, воевал в соединении Кондратюка, и в январе 1944 года во второй раз соединился с Красной Армией. Он был из тех, у кого накопился огромный опыт борьбы во вражеском тылу. Кто-то в шутку сказал о нем Брезику: «Он всегда поступает так, словно у него одна мечта: сохранить для себя до конца жизни самое хорошее мнение о себе самом».