Ломая печати - [37]

Я говорю гарнизоном. Чтобы было ясно: боевых частей тогда на территории Словакии не было. Одна дивизия в Румынии, другая в Италии, две сосредоточены в Карпатах. Дома остались лишь незначительные силы вспомогательного характера. Части запаса, штабные подразделения, связисты, караульные подразделения, канцелярские службы, ремесленники, писари, оружейники, солдаты, не годные к строевой службе, которых не муштровали на учебном плацу, и на стрельбище они не нюхали пороху. В Жилине таких было около трехсот, добавьте к этому две дюжины офицеров и ротмистров, по сути, запасное подразделение 11-го артиллерийского полка. Когда нагрянули немцы, к нам прибыли мобилизованные за одну ночь новобранцы. Обучение? Вот тебе форма, винтовка, патроны, подсумки, обмотки, каска, строиться. Первый, второй, третий… десятый, первое отделение. Отправляться. Первый, второй, десятый, сороковой, первая рота. Отправление. Вот так винтовка заряжается, так надо целиться, так нажимается курок. Отправление. Около шестисот таких новобранцев «вымуштровала» таким способом Жилина, но у двухсот пятидесяти не было оружия.

И с ними я начал войну. Уже довольно давно я по распоряжению военного центра вел подготовку жилинского гарнизона к восстанию. Я приезжал из Братиславы тайком, втайне от начальника гарнизона, людака, встречался ночью с надежными офицерами на конспиративной квартире и быстро возвращался. В конце августа я уже остался в Жилине, а когда пришло сообщение, что немцы оккупируют Словакию, я в сопровождении надежных офицеров отправился в казармы, арестовал начальника гарнизона, объявил мобилизацию и организовал оборону города. Немцы атаковали от Остравы и Тренчина. Я выслал против них передовые части. На Кисуце и Поважье. У Гричова произошло первое столкновение, и немцы отступили. В городе у нас шла перестрелка с частью вермахта, охранявшей железную дорогу.

Потом пришел приказ отойти из Жилины к Стречно, окопаться и удерживать позиции, не пропустить немцев даже через наши трупы.

Мы передислоцировались.

Сначала аэродром. Потом дорога на Страняны.

Нет, наверно, ничего хуже отступления. Вы словно прощаетесь с кем-то на веки вечные. Все, что было ваше, около вас, с вами, теперь уже не ваше. Вы знаете, что тот, другой, устроился в ваших казармах, расселся в вашем кабинете, за вашим столом, поднимает трубку вашего телефона. Брр. Плеваться хочется.

Такое чувство было тогда и у меня. Мурашки бегали по коже, хотя был прекрасный день, тепло — будто июль, а не конец августа…

Мы двигались по белой дороге. Над нами голубое небо. За спиной заходящее солнце, огромный раскаленный шар, который опускался за город. Ваг, горы. Не было ни малейшего ветерка.

И всюду вокруг аромат яблок. Я и по сей день не знаю, почему мне запомнился именно этот душистый запах дозревания, ибо надо было держать ухо востро и замечать совсем другие вещи. Но у меня в голове засели именно эти яблоки, и первые листья, на которых уже обозначилась медь осени, и летящие паутинки бабьего лета, и все это погружено в густой яблочный аромат, пробивавшийся из садов и яблоневых аллей вдоль дороги.

— Пиво! — вдруг воскликнул кто-то. — Нам везут пиво!

Из-за поворота вырвался грузовик.

Куда это они так торопятся с этим пивом? Куда его везут? Надеюсь, не немцам в глотку, мелькнуло у меня в голове.

Но в этот момент заскрипели тормоза, взвился столб пыли. Через борт ловко перепрыгнул какой-то молодец в спортивном костюме.

— Везем вам французов, — с ликованием сообщил он.

Нашел время шутить, подумал я.

И тут у меня в голове мелькнуло: такой хаос. Происходит черт-те что. Тут болтается черт-те кто. Но французы? Это все же уж слишком. Что они тут могут делать? Откуда им тут взяться? Откуда бы они выплыли? А если вдруг и вправду французы, то кто они? На чьей стороне?

Но времени на размышления не было: с машины уже слезал следующий штатский. Он протянул руку:

— Капитан Ланнурьен.

Все это выводило из равновесия. У нас за спиной над жилинскими улицами подымался дым, трещали выстрелы, разгорались пожары, а тут передо мной стоял человек, представившийся капитаном, утверждал, что он француз и командует всем этим грузовиком. Первое, что мне было не по нутру, — почему этот офицер не в форме. А с ним и весь грузовик, ощетинившийся винтовками и автоматами. Но я предпочел ни о чем не спрашивать, ведь чего только человек теперь не насмотрится! Капитаны бегают в клетчатых пиджаках, бойцы в куртках. Что должен был думать об этом я, солдат, офицер? Так что я хоть про себя отругал тех, кто их так вырядил. Если это в самом деле французы, а он действительно офицер, тогда, ослы, дали бы форму хоть ему.

— Майор Доброводский, — последовал я его примеру.

— Ах, вы говорите по-французски! — просиял он.

— Могу объясняться, — признался я.

— Это облегчает нам ситуацию! — обрадовался он.

— Бесспорно, — согласился я. — Кто вы? Куда торопитесь?

Все выяснилось. Не Петен? Нет, де Голль!

Но в Жилину спешить было ни к чему. Поздно. Там уже были немцы. И приказ звучал: на Стречно.

Он сел рядом со мной. Я, признаюсь, смотрел на него тем изучающим взглядом, каким друг друга меряют профессионалы.