Ломая печати - [26]

Потому что с самого раннего утра им приказали спуститься в Склабиню и принести оттуда ящики с гранатами, которые им привезли солдаты издалека, из Оремова Лаза. Потом снова спуститься за винтовками и пулеметами, которые привезли солдаты из Попрада. И за бельем — из Свита пришел целый вагон. Так что в этот день было весело. И работы столько, что Мило даже не успел забежать к родным. Ведь мама была родом из Склабини, и здесь жил крестный Мило дядя Павлович.

А потом и вовсе пошло веселье. Им приказали прочесать лес, искать парашюты и грузы, сброшенные советскими летчиками. И то ли случайно, то ли потому, что Мило и прежде уже знал французов, его определили к ним. Они вместе карабкались по крутым склонам, куда лишь олени взбираются, продирались сквозь заросли в кустарнике и лесу, пробирались через провалы и ущелья; исцарапанные и мокрые от пота и родниковой воды, которой утолили жажду, но счастливые, оттого что тащили такой ценный груз.

А вечером наступило самое большое веселье. Они пошли готовить костры. Должен был прилететь десант. Они наносили хвои и сучьев и зажгли костры в форме русской буквы Г. Костры горели ярким пламенем, а партизаны лежали около них и смотрели на темное небо, усеянное звездами. Был август, и падали звезды. Они летели по небу и пропадали во тьме, как камни, оставляя за собой сверкающие, мерцающие хвосты. Если звезда летела очень долго или хвост был слишком яркий, Мило слышал вокруг вздохи. «Ах», — восклицали словаки. «Ох», — вздыхали русские. «О-о», — восхищались этим маленьким чудом французы. «Надо что-нибудь загадать, когда полетит следующая, — подумал Мило. — Мы победим! Победим! — повторял он, когда небо снова рассек длинный хвост. — Победим!»

В ту ночь, к их удивлению, десант не прилетел. Утром они получили неожиданный приказ — совершить налет на лесопилку в Туранах. «Vereinigte Holzindustrie», как она называлась, поставляла лесоматериалы для рейха, распоряжались на ней немцы, и они делали все, чтобы ликвидировать «партизанский сброд, бандитов» — так они доносили начальству. Они контролировали весь Турец, следили за всем, посылали агентов, гардистов — даже из Поважья — и словацких немцев — даже из Штявницы. Ходили по деревням и селам, выведывали, вынюхивали, в корчмах пытались подпаивать людей, чтобы разузнать, что к чему; подкупали людей, чтобы те доносили; не один из них пытался одурачить партизан, выдавая себя за «своего». Первого такого отправили на тот свет уже в июне. Сейчас, в начале августа, гестаповца Вайса пришлось послать не к богу, а к дьяволу — прямо во время встречи на гумне в Прибовцах, куда его заманили. А теперь удар был направлен прямо на гнездо гестаповцев и их главу, директора и начальника или начальника и директора, изверга Ахбергера. Молодой Гамза знал эту лесопилку, ему не раз доводилось возить туда лес. И может, именно поэтому и случилось такое, чему он никак не мог поверить, — его включили в отряд, который шел в Тураны.

Едва стемнело, они тронулись в путь. Подошли к Вагу и переправились на лодках, но тут ему приказали остаться. Какое разочарование! Он не пойдет со всеми! Будет тут еще с двумя на страже! Но приказ есть приказ. Сторожить так сторожить. Ждали они, впрочем, совсем недолго. Несколько выстрелов, еле слышных издалека, еще какие-то звуки — возможно, крики, потом послышался топот, все ближе и ближе, и вот наши уже здесь. Попрыгали в лодки. «Греби!» Мило приналег на весла. Он переплыл Ваг еще раз, и в это время тот, чужой берег стал оживать. Тьму рассекали конусы света, вдали слышались крики, лай собак, но партизаны уже спешно уходили во тьме, их укрыл верный друг — лес. Там они сбросили мешки с плеч. «Ну как?» — нетерпеливо спрашивали тех, кто участвовал в операции. «Всех послали на тот свет! И Ахбергера. Попался он нам. А тут вот маленький сюрприз», — показали они на мешки. Чиркнули спичкой. Открыли мешки. Водка. Немецкая. Табак словацкий. Ого! Пачки, свертки! Бумажки зеленые и коричневые, всякие. Деньги! Бумажки со столькими нулями! Мило аж глаза раскрыл от изумления, таких он еще не видел.

Ночью он спал беспокойно: то ему снился Ахбергер, то он преследовал гестаповцев, охранял лодку, носил медики; вот и получилось, что он, ранняя пташка, проспал.

— Эй, соня! — тряс его рябой. — Вставай! Знаешь, сколько вы взяли в этой туранской кассе? Два миллиона! Теперь заживем!

Мило полдня ходил как во сне: он — один из героев дня. Он хотел было сбегать вниз, в Склабиню, к крестному, и похвалиться. Но ему не разрешили. Потому что уже готовилось это — расстрел двоих осужденных. И после обеда было приказано построиться всем, кто был в Канторе.

Когда партизаны построились, им сообщили, что эти двое, которых недавно приняли, — сказали, что они-де чехи из протектората, а в Словакию пришли, чтобы бороться против немцев. Помощник повара застал их в тот момент, когда они сыпали в котел с супом белый порошок. Полевой суд из представителей подразделений единогласно приговорил их к расстрелу.

Сперва они никак не могли объяснить, каким образом в подкладке их пальто оказались зашиты мешочки с белым порошком, таким же, как тот, который они сыпали в котел. Но потом, под тяжестью улик, а особенно после того как их допросил настоящий чешский партизан, они признались: они судетские немцы, их послали в Словакию под видом чешских беженцев. Ахбергер из Туран приказал им извести Кантор с помощью яда. И обещал за это 25 тысяч крон.