Ломая печати - [18]

— Там я разучилась бояться. А в общем-то, у меня всегда было такое чувство, что женщина может позволить себе больше, чем мужчина, — у нее больше шансов проскользнуть незаметно, вывернуться. Ей проще играть роль неопытной дурочки, наивной, недалекой простушки, которая ни в чем не разбирается; неаккуратной неряхи, которая бестолково роется в сумочке и вместо пропуска протягивает квитанцию из чистки. Да и вообще, мне всегда казалось, что на женщин как-то меньше обращают внимание. Разве нет?

Выполняла она и другие задания. Переходила через словацко-венгерскую границу — первый переход с югославскими офицерами.

Первая встреча — господи, когда же это было? — с французами. Такими элегантными и галантными. Ее познакомили с ними в братиславском кафе «Блага». Был жаркий июльский — или июньский? — вечер сорок второго. Ей рассказали о них не очень много, они тоже не очень-то распространялись, а она не расспрашивала: в Сопротивлении действовало правило — чем меньше слов, тем лучше. И к тому же рядом, в протекторате, как раз в разгаре была гейдрихиада. Она поняла только, что они живут в Трнаве и, если надумают перебраться в Венгрию, ей придется им помочь. Это было все. На этом встреча и кончилась.

Увиделась она с ними лишь спустя два года, в те жаркие дни подготовки к восстанию. Ей сказали: «Поедешь в Середь, к пекарю Стокласе. Там заберешь французов, отвезешь их в Турец, передашь куда следует и вернешься за другой группой. Вот деньги и документы. На каждого удостоверение с «Аполки». Написано по-немецки. Подписи и печати в порядке. А с остальным сама справишься. Опыт у тебя ведь есть».

Она взяла деньги, просмотрела документы. «Аполка», нефтеочистительный завод «И. Г. Фарбениндустри», Братислава.

— Сколько будет этих французов? — спросила.

— Может, пять. Может, десять. Увидишь сама.

Легко сказать — «увидишь, сама справишься, опыт у тебя ведь есть». До сих пор она переводила людей только по ночам через границу — и всегда одного-двух. А тут целая группа! И ей надо провезти их из одного конца Словакии в другой! С юга на север! К тому же на поезде. Через десятки станций. Среди них несколько узловых. И всюду проверки, жандармы, патрули.

И потом французы! На каком языке они будут говорить? Сможет ли она вообще с ними договориться, понять их? Легко сказать — «сама справишься».

Она ломала голову всю дорогу до Середи. Задавала себе вопросы и пыталась ответить на них. «Немца не перепьешь», — вспомнилось ей начало старой пословицы, но тотчас же всплыла в памяти и вторая половина: «женщину не проведешь». Вот-вот, в этом все дело, она должна их перехитрить, обвести вокруг пальца. И она придумала, какую роль ей играть, — это, как ей казалось, должно было получиться.

Она пришла к Стокласовым, в их приветливый дом, пропитанный ароматом свежего хлеба с хрустящей корочкой. И увидела мастера в фартуке, белом от муки, и гостеприимную хозяйку. Увидела там и своих подопечных — любой из них годился ей в сыновья. Встревоженные, неуверенные, нетерпеливые, они то и дело задавали вопросы: что будет дальше? Как они будут пробираться дальше? Она не понимала ни слова. Ничего. «Господи, — подумала она, — и почему это я хоть немного не научилась говорить по-французски? Как я с ними справлюсь?» И она решила попробовать тот вариант, что придумала по дороге.

— Умеет кто-нибудь из вас, ребята, говорить по-немецки? — спросила она.

Они все ответили утвердительно. Она «проэкзаменовала» их.

Да, после первых же слов станет ясно: каждый из них кто угодно, только не немец.

— Ну, что ж, — сказала она им, — с таким немецким мы далеко не уедем. Сделаем иначе: по-немецки все время буду говорить только я, а вы будете иногда отвечать: «ja, ja, nein, nein»[8]. И держитесь около меня, как цыплята около клуши. Встретимся мы на вокзале, там я раздам вам билеты. Усядетесь в вагоне, ничего не говорите. В Леопольдове сделаем пересадку. Все время следите за мной, когда будем делать пересадку, не отставайте.

Под утро они друг за другом выскользнули из дома Стокласы. Железнодорожный вокзал, касса, билеты, поезд. Вагон трясет — старый поезд, местная железнодорожная ветка. Ее французы расселись по вагону. Идет проводник. Пробил компостером билеты. Леопольдов. Пересадка. На станции полно жандармов. Она чувствовала, что обливается потом, ее трясло. Только без паники! Не сдаваться! Глубокий вдох. И она заговорила по-немецки. Без передышки, не переставая. Громко. Не слишком громко, но и не слишком тихо, чтобы это не бросалось в глаза. Так, чтобы каждый слышал, что это говорит немка и что говорит она по-немецки. А ее французы кивали и реагировали: «Ja, ja, nein, nein». Она что-то показывала им, рассказывала с серьезным видом, расспрашивала их. За окнами мелькали горы, реки, города, деревни. Горы становились все выше.

— Видите? — спрашивала она их. И они в ответ: «Ja, ja, nein, nein».

Опять пересадка. Опять жандармы. Она чувствовала, что ей вот-вот станет дурно… Еда у них была с собой, скромная, правда, но все же была. Чтобы не рыскать на станциях. Тренчин, Жилина, крупная узловая станция. Масса жандармов; проверка за проверкой. Ну и безумная же это была идея с этим немецким. Правда, безумцам, видимо, везет. Вот уже и Врутки. Мартин. Станция. Паровозы. Вагоны. Поезда. Они вышли. Да, уж коли повезет, так до конца.