Ломая печати - [19]
— Белая пани? — подошел к ней какой-то человек.
— Белая пани, — повторила она пароль.
— Ступайте за мной.
Она пошла следом, окруженная своими французами.
Размахивая руками, опять сыпала по-немецки, а ее подопечные только: «Jaja, neinnein».
Люди поглядывали на них косо; те, что посмелее, ухмыляясь, с нескрываемым презрением плевались: «Швабы!»
«Пожалуй, тут лучше помолчать, чем болтать по-немецки», — сообразила она и умолкла.
Выйдя за город, они дошли до дома лесника, и вот тогда она не выдержала. Подломились колени, на лбу выступил пот, ее всю затрясло.
— Мама, — обступили ее французы, — мама… — Они что-то говорили ей, но она их не понимала. А потом один поцеловал ей руку.
— Когда приедете в следующий раз, — сказал ей человек, встречавший их на станции, — то лучше поосторожней со своим немецким. Здесь вам не Середь и не Трнава. У нас в Мартине вы с этим немецким, чего доброго, можете и схлопотать. Хоть вы и женщина.
Этот человек сказал именно так, как и должен был сказать житель Мартина — патриот своего города. Центра словацкой национальной, политической и культурной жизни, центра общенациональных культурных учреждений; кандидата в столицы Словакии. Города, где была провозглашена Мартинская декларация, выразившая волю словацкого народа жить в едином государстве с чешским народом. А в последнее время в окрестностях Мартина возникли очаги вооруженного сопротивления фашизму, ибо именно здесь, в прилегающих к городу горах, нашли убежище советские люди, бежавшие из немецких концентрационных лагерей. Тут скрывалось немало подпольщиков. Тут произошли первые встречи руководителей Сопротивления с представителями армии. И именно здесь стали формироваться первые зародыши будущего вооруженного выступления против режима. Потому-то французов и везли не куда-нибудь, а сюда. В Турец. В его сердце — в Мартин.
Поэтому и должен был прозвучать тот вопрос, который задал ей этот человек:
— А вы, собственно, кто? Немка? Или словачка?
— То есть как это? Кем же я могу быть?
— Вы говорите как настоящая швабка.
— Я с малых лет жила в Вене.
— Выходит, немка?
— Да нет же, словачка. Была там на заработках.
— Я очень рад. Швабов мы не выносим. Так что будьте поосторожней.
— Буду, — пообещала она.
Немного оправившись после пережитых волнений, она тронулась в обратный путь.
В обратный путь — значило в Середь. За новой группой, за группой французов. Снова повторить сцены из первой поездки, провести еще один опыт. «Jaja, neinnein». Потом еще раз. Но теперь это был уже не опыт, а проверенный способ.
В следующий раз ее поезд попал под бомбежку. В поезде были мертвые, были раненые. К счастью, из ее подопечных ни один не пострадал. Она и представить себе не могла, что бы она стала делать, если б пришлось везти кого-нибудь в больницу, перевязывать, заполнять историю болезни, отвечать на вопросы…
Приехала в Середь за следующей группой.
— Белая пани, на этот раз их двадцать пять человек, — сказали ей.
Она не на шутку испугалась.
— Двадцать пять? Как же я их повезу? Ведь это ж целый вагон! Дадут ли мне столько билетов? А что, если это бросится в глаза жандармам?
— Ничего не поделаешь. Они должны немедленно уехать. А вы уж как-нибудь справитесь, ведь вы уже наловчились.
Ну что ж, делать нечего. Она наскоро обежала все «укрытия» в Середи, осмотрела свою группу и к великой радости выяснила, что среди французов есть один эльзасец. Он бегло говорил по-французски и так же бегло по-немецки. Она спасена. Надо только взять себя в руки и делать вид, словно все в порядке, а если кто вдруг что-нибудь спросит, простодушно удивиться. Только не теряться, не пугаться.
Встретились они, как всегда, на вокзале.
— Двадцать пять билетов третьего класса до Вруток, — положила она точно сосчитанные деньги на полочку перед окошком кассира.
— Двадцать пять? Да на что вам, женщина, столько билетов? — Кассир едва не высунул голову в окошко.
— Для рабочих, Красный Крест, в Мартин, на работу, — ответила она на ломаном словацком языке с немецким акцентом.
Он удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал и выложил билеты.
Она рассадила их в вагоне, эльзасца усадила рядом, и всю дорогу они говорили по-немецки, так что никому и в голову не пришло спрашивать, кто они, откуда и куда едут.
А однажды она везла маленькую группу. У них были с собой карты и план, как перейти границу: Галанта, поле, лес, дорога, граница, вправо таможня, еще кукурузное поле, Середь.
— Ребятки, выбросьте это поскорее, — велела она им, — если нас задержат и найдут такое, нам несдобровать.
Последнюю группу она привезла перед самым началом Восстания, и в Мартине ее уже ожидало распоряжение — как можно скорей ехать в Банску-Быстрицу. Ее назначили секретарем уполномоченного в только что сформированном правительстве.
— Что-то там поделывают мои французы? — вспоминала она порой.
— Сейчас они как раз в Сляче, — сказали ей однажды, — отдыхают.
Но там они были уже не все; многие погибли, были раненые. Но они стали мужественнее, отважнее, решительнее. Командир стал настоящим командиром — это было видно сразу.
— Вы еще помните, капитан, нашу первую встречу? — спросила она.
