Литва - [17]

Драл я ее недели три. Пух и перья только летели! Истинный Христос! Она однажды подушку зубами разодрала, так зашлась...

Тут Кориат из Вильны вернулся, кончилась наша любовь. Я даже обрадовался. А то к концу уж ноги не волочил, так она меня измочалила. И заметь! Дворня вся, вообще двор: и бояре, и дворяне, и холопы  — все за нее горой! Ведь знали все! Узнали. Но Кориату никто не проболтался! То ли любят, то ли боятся? То ли то и другое? В делах она умна! Бойка, хитра! Все под себя гребет! Своих не обижает и другим в обиду не дает. А Кориат, он что же... Раздолбай, сказать прямо... О людях не заботится, жену бросил, почитай... Ну, это не важно. Кориат опять в Вильну собрался, меня с собой. Там Олгерд на Новгород тогда наладился. Это зима уж была... да, 53-го года (1345 г.).

Перед отъездом княгиня зовет меня к себе. Прихожу. Девки все сразу из горницы вон. Сами! Смекаю, ладно. Подошел, руку поцеловал, она показывает: садись. Сел. Улыбается:

—  Ну что, шатун-медведь, уезжаешь?

—  Княжья воля...

—  Не печалься, ты все успел.

—  Что успел?

—  Затяжелела я...

Я аж на скамейке подпрыгнул. Ну, думаю, отец Ипат, попал ты, теперь хрен выпутаешься.

—  Смотри, если девку рожу  — найду и башку скручу.

Она улыбается, а я верю  — найдет и скрутит! Что ей стоит?

—  Ну, а если сына...  — и опять взгляд неподвижный, змеиный, страшный,  — главное дело ты сделал, осталось самое главное.

У меня сердце так и упало, но виду не подаю:

—  Слушаю, княгиня.

—  Есть у Кориата наследник! Любимый, единственный. На Волыни у Любарта. От бл...щи одной (так прямо и сказала). Пока он жив, твоему сыну,  — похлопала себя по животу,  — не на что надеяться. Так вот: того надо убрать. Понял?

Хорошо, что я сидел. Ноги так ослабли, вспомнить противно. Вот, думаю, и доигрался, пришла пора платить. А сам еще выпутаться пытаюсь:

—  Да как же я до него доберусь?

—  Это не твоя забота, Кориат тебя сам наведет.

—  Кориат?!

—  Кориат, Кориат. Ты глупых вопросов-то не задавай, не идет тебе. Если все сделаешь  — озолочу. Человеком сделаю, к сыну дядькой приставлю. И любить буду. Сильно. Хороша моя любовь?

—  Ох, хороша, княгиня...

—  То-то! Поезжай.

—  А ну как дочь?..

—  Еще попробуем! Пока не получится. Мне главное  — того убрать! Или боишься уже?!

—  Не сомневайся, княгиня! Не сомневайся,  — а сам-то я крепко засомневался... Дала она мне денег. И поехал я... Сначала с Кориатом в Вильну. Оттуда зимой на Новгород сбегали. Удачно. Потом на татар начали готовиться. Кориат домой наведался пару раз, я увильнул. Потом на татар пошли. Дальше ты сам все знаешь. Кориат действительно сам все устроил. Дескать, сын у меня на Волыни, поучить бы его надо, а ты грамотен шибко, латынь, вон, даже знаешь... Ну а надоумила его, конечно, она.

Я вообще-то никогда серьезно не думал, чтобы Митю... того... Шутка, младенца невинного жизни лишить, виданное ли дело!.. Бобер опять захрипел, забулькал, заворочался.

—  Да успокойся ты, хрен дубовый, чего теперь-то уж! Вот... А когда его узнал поближе, решил  — нет! Не быть тому! Сначала я просто хотел ноги в руки, да подальше куда-нибудь, что мне стоит! Но когда с Митей пообщался... сердцем к нему прикипел, истинный Христос! Богом сей отрок отмечен  — в глаза не могу ему смотреть! А память его нечеловеческая, способности, ум! И решил я остаться. Охранять. Подумал, уйду я, княгиня другого подошлет... Нет, нельзя уходить. Да и понравилось мне у тебя. По-доброму все, без подлостей, подсидок. Без злобы, без зависти. У княгини там змеиное гнездо... Я же говорю, все время начеку, все время оглядываешься.

—  А наследник как же?  — это были первые вразумительные Бобровы слова, он наконец уразумел, что монах ему друг и союзник, что он спас Митю от смерти, уже спас и дальше может помочь.

—  Э-э-э, воевода, тут оказалось интересней, чем можно придумать. Тут вообще дьявольская закрутка! Не женщина это, а сам дьявол! Змея! Помнишь, мы ведь когда возвращались, весть получили, что родила она.

—  Помню.

—  Ну! Мальчика! Федором назвали, все как надо. Больше мне, а не Кориату весть. Но начал я считать  — не сходится что-то.

— Что?

—  По сроку! Выходило, недоноска она родила. Даже с самого первого нашего дня считать если, и то! Я гонца осторожненько порасспросил, как ребенок, слабенький небось, то да се, нет  — говорит, крепыш, горластый, глаза зеленые, настоящий Гедиминович! Что за черт? И вспомнилась тут мне одна мелочь: когда мы с ней кувыркались, груди у нее. Большие, горячие и крепкие как камень. А схватишь чуть покрепче  — сразу ой! Больно!

—  Ну и что?

—  А то! Не по комплекции. Плоская вечно была как доска, а тут... Понимаешь?

—  Не понимаю!  — искренне удивился Бобер.

—  Да беременная она уже была! Беременная со мной кувыркалась! И риску никакого  — дитя законное зреет, и меня захомутала, дескать  — для собственного сына постарается! Куда денется?!

—  Ну, это!..  — Бобер даже слова не мог подобрать.

—  Вот и я о том же! Змея! Хуже змеи! И если б я Митю сдуру прибрал, сам вслед за ним быстренько бы отправился! Зачем ей такой свидетель? Вот я и остался... охранять. Сперва надеялся, может, отсижусь, может, отступится она, успокоится, как-никак свой сын теперь, прочувствует, может... Ан нет. Зимой, помнишь, воров поймали? Думаешь, простые это были воры? Ну а эти уже прямо по мою душу пришли. Кончилась моя спокойная жизнь, да и твоя, ну и Митина, конечно. Теперь, если я тут останусь, не дадут тебе покоя. Не будешь же за ребенком по пятам таскаться, да еще за таким ребенком.