Литургические заметки - [46]

Эту грамоту со вписанием туда имени усопшего священник громко читает над гробом, и затем, кто-нибудь вкладывает ее в руку покойного. Так сказать, документ, пропускающий в Царство Небесное. Властию апостольского преемства дается отпущение всех грехов, разрешение всех клятв... Документ покупается в свечном ящике под именем «молитвы». Ведется бухгалтерский учет «молитв», приход, расход, т. е. продажа, остаток «молитв». Чем не индульгенция?

Вот ответ специалиста, 1959:

 «...Относительно   разрешительной   молитвы. Древнейшей из  известных в  науке молитв об усопших является "Боже духов и всякия плоти..." существовавшая уже в IV в. В средние же века, пожалуй, с Х1-го и далее, появляется большое количество молитв об усопших, причем многие из них создавались на основе молитв из чина исповеди. Одной из причин этого было то, что в древности после исповеди духовник, как правило, налагал епитимию. Исповедник, выполнив епитимию, являлся к духовнику, докладывал об этом и духовник читал молитву на разрешение епитимий. В условиях   широкого применения епитимий естественно возник вопрос: «А как же быть с теми людьми, на которых была наложена епитимия и которые скончались без ее разрешения?» Вот и создался обычай, по которому духовник приходил на погребение и читал молитву, разрешающую умершего от епитимий. Вот откуда наша разрешительная молитва. Такое ее значение видно из ее содержания. Она читается от лица духовника, в ней упоминаются грехи, за которые обычно налагалась епитимия — подпадение под проклятие и клятвопреступление, упоминаются и другие грехи, в которых человек «с сокрушенным сердцем покаялся». Молитва охватывает и грехи человеческой немощи, которые мы забываем. Как видите, эта молитва не имеет значения разрешения грехов на исповеди, тем более индульгенции. Но так как ее стали читать и не духовники, то в Требнике была помещена эта молитва в сокращенном виде и под названием не «разрешительная», а «прощальная». Греки в настоящее время вернулись к древней практике и читают вместо нее «Боже духов и всякия плоти...». У нас это трудно сделать, можно вызвать ненужный ропот. Поэтому мне кажется, что лучше было бы читать прощальную молитву из Требника, а «разрешительную грамоту» читать и полагать в руки тому умершему, который исповедовался перед смертью, или если на его погребении присутствует духовник, в прошлом исповедовавший его, поскольку предсмертная исповедь часто не совершается не по вине умершего».

Интересно, что и в нынешнем тексте Требника есть следы того особого значения, которое имела в древности молитва «Боже духов и всякия плоти». Перед последним прощанием «глаголет первый от священников, или архиерей прилучився, молитву: БОЖЕ ДУХОВ... велегласно, пришед близ умершаго». Почему «пришед близ»? Это особое приближение к гробу напоминает о «прощальном» значении этой молитвы у греков, вернувшихся к древней практике.

Что же касается нашей «молитвы разрешительной», то ее, а лучше сокращенную «молитву прощальную» из Требника мог бы читать только лично духовник покойного. А все остальное, что мы сегодня с этой «молитвой» выделываем, — от лукавого. Священник лжет, когда велегласно удостоверяет, что покойник, которого он при жизни в глаза не видел, будто бы «о всех сих сердцем сокрушенным покаялся»... Лучше какой угодно «ненужный ропот», чем такая неправда в церковном Богослужении.

63

«...Вы мечтаете о возрождении русской церковности. Но в ней немало явлений, глядя на которые думаешь: а зачем бы этому и возрождаться? Несколько лет тому назад я гостил в деревне и видел похоронную процессию. Не буду описывать ее в подробностях, которые вы и без меня знаете. Главное внимание привлекал приглашенный из города молодой священник. Он был в ризе, надетой на гражданское платье, и махал потухшим кадилом. Время от времени, довольно часто, родственники и соседи давали ему деньги, и он засовывал их себе под ризу в карман; тогда процессия останавливалась, и он ужасной скороговоркой служил панихиду. Зависимость действий священника от подаваемых ему денег была прямая и демонстративная. После я узнал, что священник с высшим церковным образованием. Вот занятие! Как-то без всякой пропаганды для всех было ясно, что в этом его «служении» нет никакой идейности (разве только «идея» накопить побольше денег). На поминальном обеде сын покойного, приезжавший тоже из города, так прямо и сказал священнику в лицо, впрочем, без всякой насмешки или обиды, что если бы папаша умер в городе, то там его похоронили бы с музыкой, а в деревне — так уж надо с попом... Священник слушал и думал что-то свое, вероятно, о горьком своем положении.

Теперь такие процессии и в деревне уже не совершаются, но церковная власть никогда не догадалась бы сама запретить это. Скажите спасибо, что ускорено отмирание подобных явлений, и совсем не нужно бы им никогда возрождаться. Или взять вот это махание кадилом. Вы к этому привыкли, а новому человеку со стороны это кажется смешно и бессмысленно. Исторически это происходит, очевидно, из недостойного представления, что Божеству приятен душистый дым; ну, пусть это даже и останется у нас символом «благоухания духовного»; но зачем же это энергическое махание кадилом на каждую икону, на людей? Некоторые батюшки так привыкают к этому маханию, что всю службу (заупокойную) так непрерывно и двигают рукой с кадилом, как будто, извините, качают какой-то насос... Это мелочь, но из таких мелочей и состоит вся наша церковность. Или понаблюдайте за молодыми людьми, с каким насмешливым вниманием смотрят они, как «запрягают» архиерея и на прочие всякие финтифлюшки архиерейской службы. Это только внешность, не дух конечно, но она прямо выражает и внутреннее, духовное оскудение церковных людей...