Lithium - [9]

– А если их будет двадцать человек? – спросил Саша.

Рома подошел к двери, ведущей к путям, приоткрыл ее, выглянул.

– Электричку уже подали. Давайте, может, загрузимся?

– Садимся в разные вагоны, – сказал Влад. – И запремся в туалетах.

* * *

– У тебя губа рассечена, – сказала Оля.

– Сильно? – спросил Влад.

– Чуть-чуть.

Оля дотронулась до его губы.

– Как здесь воняет. Даже целоваться не могу.

За дверью послышались шаги и голоса.

– Что, никого?

– Никого.

– Видно, сука, бля, уже уехали. Гондоны!

Шаги затихли.

Электричка дернулась, тронулась.

Влад открыл защелку туалета, выглянул. Он и Оля вышли.

Влад подошел к окну тамбура. На перроне стояли два десятка гопников. У некоторых в руках были палки и куски арматуры.

* * *

Электричка отошла от маленькой станции. За окном мелькнули деревянные дома без света в окнах.

– Они в сущности нормальные пацаны, – говорил Андрей. – Но мы для них классовые враги. Потому что мы из Питера, потому что мы, в основном, из благополучных семей. Они это чувствуют на примитивном, интуитивном уровне.

– Чем мы, интересно, отличаемся от них в классовом смысле? – спросил Рома. – Мне кажется, мы такие же бедные, как и они.

– С финансовой точки зрения да, мы мало чем отличаемся. Но они все равно чувствуют классовую вражду по отношению, например, ко мне. Потому что их родители, например, работают на заводе, а у меня мама учительница, отец – научный работник. И они, например, учатся в «путяге», а я в универе на историческом.

– Это тебя в твоей партии так научили? – спросил Рома. – Национал-большевики твои?

– Ну, а если и в партии?

– И у тебя есть партбилет?

– Конечно.

– Как, еще раз, называется партия? – спросил Влад.

– Национал-большевистская. Сокращенно – НБП.

– А почему не национал-фашистская? – Рома посмотрел на Андрея. – Фашизм и большевизм – это разве не одно и то же?

– А если и фашизм? Что здесь такого? Я знаю, что вождю насрать, фашисты мы или коммунисты. Главное, что мы сегодня выражаем эмоции, которые любой нормальный человек испытывает постоянно. Например, у партии нет вообще никакой идеологии, нет программы в стандартном, бюрократическом, формалистском понимании. То есть, она есть, конечно, но нужна только для регистрации и прочих формальностей. Мы же не какие-нибудь тухлые коммунисты. В нашей партии Егор Летов и другие крутые чуваки.

– Его я как раз понимаю. Он конкретно спел: «Я всегда буду против». Но он поэт, художник. Ему можно.

– Так в партии таких много. Вождю нравится все, что весело, талантливо, ярко. Главное – эпатаж и нон-конформизм.

– Так это и есть чистый фашизм. То, что у вас есть вождь, это уже фашизм? Вот мне на хуй не нужен никакой вождь. А тебе, Влад? Тебе нужен вождь?

– Зачем?

– Ну, вот, слышишь? – Рома глянул на Андрея.

– Да дело даже не в вожде. Просто та жизнь, которую предлагает партия, – она яркая, героическая. Не то что обычная жизнь.

– И в чем героизм? Чтобы ходить на демонстрации с выжившими из ума пенсионерами?

Влад поглядел на дремавшую рядом Олю, повернулся к Саше, он сидел на через проход, на сиденье напротив лежал чехол с виолончелью. Пятна крови на Сашиной белой рубашке засохли и потемнели.

– Ты знаешь, это было офигенно круто, – сказал Саша. – Спасибо тебе. И плевать, что кто-то меня там ударил. Это ерунда. А такого драйва я ни разу в жизни не испытывал. И на концерте, и после концерта. В жизни ничего не происходит просто так. Ты можешь смеяться, но та наша встреча в метро… Мне кажется, это было предопределено. Ты знаешь, бабушка и мама меня все очень сильно контролировали. Папа умер, когда я был в четвертом классе… Я не хотел бы вдаваться в детали, но у меня никакой жизни, кроме музыки, не было. Я не могу сказать, что мне не нравилось. Нет, мне нравилось, но…

Хлопнули, открывшись и закрывшись, сдвижные двери вагона.

Все посмотрели в ту сторону. В вагон зашли два мента, двинулись по проходу, остановились.

– А, музыканты! – сказал один. – Наркотики есть?

– Я категорически против наркотиков, – сказал Рома.

– Что, может, еще и вены покажешь?

– С удовольствием.

Рома начал закатывать рукав кофты.

– Ладно, не надо, верим.

Менты пошли дальше по вагону.

15

Оля

После секса мы сидели друг напротив друга на широком подоконнике с потрескавшейся краской и курили, стряхивая пепел в банку из-под солянки.

В окне было небо и крыши, много красных крыш. И купол Исаакия. Когда я нашла эту комнату и выглянула в окно, я разу поняла, что сниму ее. Хотя бы из-за этого вида.

Я сразу же предложила Владу переехать ко мне. У меня не было сомнений, что он согласится. И вот уже три недели мы жили с ним в этой комнате с железной кроватью, старым сервантом и широким письменным столом.

Мы сидели, курили и молчали. Любые слова были бы лишними.

Потом зазвенел звонок. Один раз, второй, третий – к нам.

– Ты кого-нибудь ждешь? – спросила я.

Влад помотал головой.

Звонок снова зазвенел три раза.

– Я подойду, – сказал Влад. – Мало ли…

Он потушил сигарету о край банки, бросил в нее бычок, спрыгнул с подоконника, натянул джинсы, вышел.

Я сделала последнюю затяжку, тоже потушила сигарету и бросила в банку. В коридоре послышались шаги. Я схватила первую попавшуюся майку Влада, с портретом Кобейна и фразой «I hate myself and want to die»