Я, Вэк, Клок и Бык сидим на скамейке под навесом остановки. Много раз перекрашенная фанерная стенка в нескольких местах проломана – это пацаны показывали каратэ, – и на ней нацарапано «Рабочий – сила» и «Быра урод».
Мы курим и плюем под ноги. Под скамейкой уже целая лужа слюней.
Откуда-то выползает Жора. Это старый дурной алкаш, он шляется по району и собирает бутылки.
– Жора, смотри – бутылка, – кричит ему Вэк. Под нашей скамейкой и правда валяется бутылка из-под пива. Вэк перед этим бросил туда бычок, а потом пустил сопли. Жора наклоняется, и Вэк несильно бьет его по жопе. Мы смеемся.
Жора оборачивается:
– Ты фашист.
– Сам ты фашист.
– Нет, это ты фашист. Ты… ты… ты меня обидел.
– Лучше вали, пока по ебалу не получил. Что, отпиздим Жору? – Вэк смотрит на нас.
– Давай, – говорю я, хоть особой охоты и нет, просто надоело уже сидеть. Скучно.
Жора хочет сделать ноги, но видит, что поздно. Стоит и ждет, что будет. Из ноздри свисает сопля.
– Может, не будем? Ну его на хер, – говорит Бык.
Вэк не слушает, хватает Жору за куртку и бьет ему по носу, потом еще. Голова Жоры мотается, как мяч. Из носа течет кровь. Несколько теток и малых пацанов видят, что происходит, и отходят подальше от нас. Вэк отпускает Жору, и он падает. Мы с Клоком начинаем молотить его ногами. Жора пищит, как поросенок.
– Давай обоссым его, – говорит Вэк.
Я задираю куртку и расстегиваю ширинку.
– Смотри, там – бабы, – говорит Клок.
– По хую.
Моя струя льется Жоре прямо на морду, он что-то шамкает разбитыми губами. Вэк тоже ссыт на него.
– Что вы делаете, гады? – орет какая-то тетка.
– Ничего.
– Я сейчас милицию позову.
– Зови.
Тетка поворачивается и идет в сторону ментовки – это рядом.
– Надо съябывать, – говорит Клок. Мы застегиваем штаны.
– Зря вы его. Нахуя ебанутых трогать? – говорит Бык.
* * *
Наша классная – Сухая – оставляет меня после уроков, чтобы выебать мозги.
– Можешь ведь учиться, но не хочешь. Ты – паразит на теле Советской власти, которая семьдесят лет тебя кормит и одевает. Но для тебя еще не все потеряно. Ты еще только в восьмом классе. Пойми, ты мог бы хорошо закончить школу, поступить в институт, стать инженером. Зачем тебе эта компания двоечников? Но по ним тюрьма давно плачет, а ты сын нормальных родителей.
С меня хватит этих гнилых базаров. Я иду к двери. Сухая загораживает дорогу:
– Нет, я еще не все сказала.
Я обхожу ее, открываю дверь и захлопываю ее прямо у Сухой перед носом.
* * *
Сидим на остановке.
– Э, Бык, ебаться хочешь? – спрашивает Вэк.
– Отъебись.
– Ну, скажи, хочешь или нет?
– Счас ебну.
– Чего ссышь? Скажи.
– Не хочу.
– Что, жопа болит, а?
Мы все ржем. Бык несильно бьет Вэка в «солнышко». Они начинают махаться, но в шутку, не по-настоящему. Потом Вэк спрашивает меня:
– А ты хочешь ебаться?
– Хочу.
– Ну, иди тогда жопу помой.
Теперь уже они с Быком ржут, как гондоны.
– А ты хочешь, Вэк? – спрашиваю я.
– Ебать хочу, ебаться не хочу. Понял?
Прибегают четверо малолеток – лет по двенадцать. У них разборки между собой. Трое начинают молотить четвертого. Он падает, и его стелят ногами.
Вэк подходит к ним:
– Э, э, э, что такое? – он говорит, типа какой-нибудь сраный учитель или мент. Пацаны останавливаются.
– Заложил, – говорит один.
– А-а-а. Тогда слабо бьете! – Вэк дает ему ногой в живот и пацан начинает реветь на всю улицу, как будто ему тут яйца отрывают. – Ладно, пиздите дальше, только смотрите – здесь ментовка рядом, дружинники всякие ходят.
* * *
– Хутэн морхэн, – орет Тамара, учиха по немецкому. Все встают за партами.
– Зэтц ойсь. Айнэ минутэ усе видерхольт.
Тамара – толстая и вонючая, как будто только что обосралась. Она всех в школе заебала своим немецким, но все учителя и даже завуч знают, что она дурная, и боятся ей что-нибудь сказать.
Я ненавижу и немецкий и Тамару и никогда ничего не учу. Она ставит мне «три» потому что в классе есть вообще «нулевые», хуже меня – например, Бык.
– Ну, что вы, неучи, думкопфы – как гулять, так сразу, а как работать, немецкий выучить, так ни хрена? Наставлю двоек за четверть, будете потом бегать жаловаться – плохая Тамара Ивановна, а Тамара Ивановна не плохая, Тамара Ивановна хорошая, она вас, дебилов, уму разуму учит.
Пока все листают тетрадки, я нарочно смотрю в окно. Тамара замечает.
– Гонцов, ком цу ды тафэль с домашней работой.
Я беру тетрадку и иду к ее столу.
– Где домашняя работа?
– Нету.
– Пересказывай текст.
– Не выучил.
– Зэйдысь, цвай.
* * *
Дома мама ходит туда-сюда по комнате. Я сижу за столом и смотрю в окно.
– Ну что это за наказание такое? Опять на работу звонила Вера Алексеевна. Говорила, что по немецкому двойка.
– Тамара – дура. Ты сама знаешь.
– Не смей так говорить об учительнице. Я работаю с утра до вечера за копейки – пятьдесят получки, пятьдесят аванса, – а вы этого не цените, что ты, что он.
– Папа тоже работает.
– Замечательно. А где деньги?
– Не знаю.
– Вы с ним меня в гроб загоните скоро. Что это за жизнь?
Я молчу. Она выходит на кухню.
* * *
Физица заболела, и урока нет.
– Пошли погуляем, – говорит Вэк. – Все пацаны, пошлите. Хули вы тут будете сидеть?
Идем я, Бык, Быра, Клок, Кощей и Куня. Отличник Егоров и остальные «примерные» остаются в классе с бабами.
