Гопники - [4]

– Пиздит он.

– Не-а, это правда. Ладно, ты лучше колись, не верю, что не пробовал дрочить.

– Можешь не верить. Пошел ты на хуй.

– Сам пошел. А то дал бы тебе картинок.

– Каких картинок?

– Баб голых.

– Покажи.

– Зачем тебе, если ты не дрочишь?

– Так, посмотреть.

– Ладно, смотри.

Он достает из кармана фотографии по размеру карт – это и есть карты, только перефотографированные. На одной баба стоит на коленях, раком, оттопырив жопу так, чтобы была видна дырка и черные волосы вокруг нее.

– Заебись, правда? – спрашивает Бык. – Сразу встает. Дать тебе до завтра, лысого погонять?

– Это у тебя, наверное, лысый, а у меня все в порядке.

– Ладно. Не хочешь, как хочешь.

Он прячет карты.

– Обезьяну знаете? Ну, это пацан из «основных». Так ебется, что скоро импотентом станет, – говорит Вэк.

– А что это? – спрашивает Бык.

– А ты что не знаешь?

– Не-а.

– И ты знаешь? – спрашивает Вэк у меня.

– Знаю.

– Ну, что это?

– Это у кого не стоит.

– Слушай, а что будет, если баба поебется с быком, кто у нее потом родится? – спрашивает Клок.

– Голова от быка, остальное – как обычно, – говорит Вэк. – Мне говорили, на Космонавтах живет один пацан с головой от собаки, но его никто не видел.

* * *

Перед физкультурой переодеваемся в спортивную форму. В раздевалке воняет потом, резиной, грязными носками и трусами. Вэк снимает штаны и остается в темно-синих семейных трусах. Спереди на них белые пятна засохшей малофьи.

– Кого это ты ебал? – спрашиваю его я, хоть и так понятно, что никого, просто дрочил.

– Как кого? Кощея.

Все ржут. Кощей делает свирепую рожу, как будто счас кинется на Вэка, но все знают, что не кинется. Вэк – один из самых здоровых в классе, подтягивается пятнадцать раз и поднимает гирю на шестнадцать килограммов восемь раз.

Чтобы подоебывать Кощея, Вэк вынимает свой хуй – а он у него большой – и проводит им по штанам Кощея.

– Не ссы, Кощей, – говорит Быра. – Он же в трусы спускал.

Все ржут.

Кощей хватает свои шмотки и выходит из раздевалки.

– Быра, мне сказали, у тебя маленький хуй, – говорит Вэк. – Покажи-ка нам свой «корень жизни».

Быра делает напряженную морду и продолжает расстегивать голубую рубашку.

– Что, ссышь?

– Просто ему стыдно показать своего лысого и маленького, – ржет Вэк.

Быра краснеет.

– Ну что, слабо показать свой такой вот? – Вэк разводит руки далеко в стороны.

– Если б у Быры был хуй по колено, он бы носил безразмерные трусы, – хохочет Клок.

– Ну, ладно, давай покажу, но только Вэку.

Вэк с Бырой отходят в угол раздевалки, спинами к остальным, и Быра оттягивает резинку трусов.

– Ну, какой у него? – спрашивает Бык.

– Обыкновенный, не маленький, – отвечает Вэк. – Но почти лысый. Дадим на рассаду, а?

* * *

На геометрии кто-то стучит в дверь класса.

– Быркина можно на минутку?

Это мамаша Быры, сильно накрашенная тетка. Она работает в школе завхозом.

– Да, но только на минутку. Мы разбираем сложную тему, и он не поймет, если пропустит объяснение, – говорит Швабра, как будто верит что дебил-Быра может понять хоть одну теорему.

Быра медленно встает со своей первой парты и идет к двери.

– Счас получит Быра пизды, – негромко говорит Вэк.

Некоторые хохочут.

– Тихо, ребята. Не надо отвлекаться, – говорит Швабра.

Я прислушиваюсь к разговору за дверью: мне все слышно.

– Меня опять твоя классная вызвала. Двойки, поведение неуд. Ты, что, забыл, что мне обещал?

Потом бабах и плеск и еще бабах. Ай, блядь. Я тебе дам, блядь. Хули ты не учишься?

Бабах, плеск, бабах.

Клок поворачивается ко мне и говорит:

– А Бырина мамаша ничего. Вот ее бы выебать.

Карпекина – она сидит за одной партой с Клоком – кривит губы.

– Вообще, у нее счас ебарь есть. Какой-то начальник с химзавода. Я его видел, – продолжает Клок.

– А ты у Быры расспроси поподробнее. Он же, наверное, каждую ночь смотрит. И дрочит.

Мы оба хохочем. Дверь открывается, входит Быра с красной мордой. Он молча идет на свое место и садится.

* * *

Мы с Быком идем по его улице – грязь сплошная, никакого асфальта, как в деревне какой-нибудь задроченной. Бык сказал – давай не пойдем на географию, сходим ко мне, пожрем. Я был не голодный, но согласился.

– Ты наверное минут сорок идешь до школы? – спрашиваю я.

– Ни хера. Минут двадцать. Некоторым, бля, везет: дом через дорогу.

Он имеет в виду меня.

– Зато ко мне всегда прислать могут, если вдруг не приду, а к тебе – хуй: никто не найдет, заблудится, бля.

Входим во двор. Гавкает облезлая дворняга на цепи. Мать Быка снимает с веревки заплатанный пододеяльник.

– Мам, у нас пожрать что-нибудь есть?

– Пожрать? Тебе только жрать. Я только на него работаю, а он еще друзей водит пожрать.

Она – совсем старуха, лет пятьдесят или больше.

– Я тебе говорила уже, чтобы никого не водил. Батька твой все водил друзей, все пили, пили, пока допился. Теперь ты – сначала пожрать, потом выпить, потом опохмелиться… Ладно, на кухне борщ, наливайте сами.

– А что с твоим батькой? – спрашиваю я, когда мы заходим в дом.

– Повесился. Пил две недели, не просыхал. Потом повесился на чердаке.

– Давно?

– В том году. Оно и хорошо. Если б не повесился, я бы его сам прибил. Он выебывался пьяный, ко мне лез, к мамаше.

Бык наливает нам по тарелке борща и отрезает по куску хлеба. Мы торопливо хлебаем борщ, потом идем назад в школу.