Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [7]
Если рассмотреть первый «перечень Пекарского» (третий архивный список) с учетом наблюдений, сделанных над первыми двумя, то следует признать, что он был составлен не ранее 1763 или 1764 г. — в нем упомянуто издание «Connaissance de temps. А(нпо) 1759, 60, 61, 62, 63» (№ 69). Значит, первый вывод, который можно сделать, это то, что первый «перечень Пекарского» хронологически идет вслед за первым архивным списком. Вместе с тем здесь встречаются книги, изданные значительно раньше. До № 73 невозможно установить какую-либо последовательность в записях — нет ни систематической, ни хронологической, никакой другой. С № 73 по № 85 и с № 86 по № 110 идет — дважды — строгий арфавитный порядок (по первому слову заглавия). С № 111 и до № 128 опять нет пикакой систематичности записей.
При сравнении первого «перечня Пекарского» со вторым «перечнем Пекарского» обнаруживается, что последний также построен в двойном алфавитном порядке (первые шесть номеров — один алфавит, и остальные тринадцать — другой) и что первые шесть номеров этого перечня являются повторением №№ 73, 74, 77, 78, 80 и 84 первого «перечня Пекарского», двенадцать повторяют №№ 86, 88, 90, 92—95,101,105,106,108, 109, и только десятый: по счету в этом списке внесен в качестве нового, отсутствующего в первом «перечне Пекарского». -
Датировать второй «перечень Пекарского» относительна легко: так как он повторяет (с пропусками) №№ 73—109 первого «перечня Пекарского», а № 69 в этом последнем учитывает журнал «Connaissance de temps» за 1763 г., значит, второй «перечень Пекарского» был составлен не ранее 1763 или 1764 г. Как будет видно из дальнейшего, этот логический вывод точно подтверждается документальными данными.
Таким образом, хронологическая последовательность четырех архивных библиографических списков такова: второй архивный список—начало 1750-х годов; первый архивный список — начало 1760-х годов; первый и второй «перечни Пекарского» — 1763— 1764 гг.
При изучении всех этих четырех списков обращает на себя внимание, что первый из них (второй архивный список) оформлен в библиографическом отношении наиболее подробно; второй по времени составления (первый архивный список) и второй «перечень Пекарского» составлены наименее подробно, но в алфавитном порядке; первый «перечень Пекарского» занимает среднее место: в отдельных случаях записи сделаны подробно, в других — кратко а в середине его есть часть записей, выдержанная в алфавитном порядке.
В наиболее подробном списке начала 1750-х годов записи сделаны так, как требовала библиографическая практика середины XVIII в.: сперва идет название произведения, затем указываются фамилия автора, место издания, фамилия издателя или типографа, формат и объем книги (редко — в листах, а чаще всего — в количестве «алфавитов», т. е. печатных тетрадей, имеющих внизу обозначения по буквам алфавита; «алфавит»—23 тетради). Впрочем, не всегда эта последовательность элементов библиографического описания у Ломоносова сохраняется. Как будет видно из дальнейшего, причина подобных нарушений принятого порядка описания зависела в таких случаях не от пего, а от библиографических источников, которыми он пользовался.
В нескольких случаях вслед за описанием книги на том или ином иностранном языке во втором архивном списке и в первом «перечне Пекарского» находятся приписки на русском языке, имеющие характер критических аннотаций. Например: Reflexions et remarques sur la manière d’ecrire des lettres sur les réglés particulières du stile et sur la versification françoises tirées des meilleurs auteurs per lsac de Colom du Clos, Côttingen in 8 bey Vandenhoeck весьма хороша и надобна»;>31> или: «Satyres de М. le Prince Cantemir avec l’histoire de sa vie traduites en François 1749 London bey Nourse В Гентингских № 59»; или: «Essai sur l’homme par M. Pope. Lausanne in gross 4°. Очень хоро<ша> с аг-линским подлинником и с виньетами» («перечень Пекарского», № 49).
Приведенные примеры показывают, что, делая эти библиографические записи, Ломоносов пользовался какими-то источниками. Пет сомнения, что это были рецензии в научных журналах; на это указывает аннотация при «Сатирах» Каптемира, которая точно расшифровывается нами ниже.
Как уже указывалось, при рассмотрении второго архивного списка мною было сделано наблюдение, что в нем перечислены книги, вышедшие только в 1748—1750 гг. Это побудило меня обратиться к печатным «Материалам для истории императорской Академии наук» за соответствующий период, в предположении, что здесь могут быть найдены объяснения того, как и почему возникли эти записи. Действительно, в т. IX «Материалов», охватывающем документы за 1748 и первые пять месяцев 1749 г., мною были обнаружены данные, разъясняющие суть дела.
12 января 1749 г. И. Д. Шумахер, в то время правитель Канцелярии Академии, обратился с предписанием к профессору Штрубе де Пирмопту, «яко конференцсекретарю», о том, чтобы академики в соответствии с 24-м пунктом академического регламента 1747 г. представляли свои «примечания» на ново вышедшие за границей книги по их специальности для последующей публикации этих рецепзий в печати. В конце предписания говорилось: «А какие господам академикам на нынешний 749 год потребны из Библиотеки или из Книжной лавки для чтения книги, о том собрать от них реэстры и подать в Канцелярию».
Берков Павел Наумович был профессором литературоведения, членом-корреспондентом Академии наук СССР и очень знающим библиофилом. «История» — третья книга, к сожалению, посмертная. В ней собраны сведения о том, как при Советской власти поднималось массовое «любительское» книголюбие, как решались проблемы первых лет нового государства, как жил книжный мир во время ВОВ и после неё. Пожалуй, и рассказ о советском библиофильстве, и справочник гос. организаций, обществ и людей.Тираж всего 11000 экз., что по советским меркам 1971 года смешно.© afelix.
Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.