Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [24]
И хотя, по всей видимости, своего экземпляра этой французской поэмы Ломоносов не держал в руках, нас не может не занимать вопрос, чем же она так заинтересовала его.
Мари-Анна Фике дю Боккаж (1710—1802), ныне совершенно забытая французская поэтесса, при жизни пользовалась исключительным успехом. В ее честь слагались французские и латинские стихи. В одном из латинских стихотворений о ней было сказано:
Forma Venus, arte Minerva
(«внешностью—Венера, искусством — Минерва»), Фонтенель называл ее своею дочерью; Вольтер, когда дю Боккаж посетила его в Фернее, возложил на ее голову лавровый венок, сказав, не без некоторого ехидства, что это единственный головной убор, который подходит к ее прическе. Она была принята в почетные члены Руанской, Лионской, Падуанской, Болонской академий и Академии аркадийцев в Риме. Речи и стихи, произнесенные при ее приеме в Академию аркадийцев, составили целый том. Пребывание дю Боккаж в Риме и Лондоне было сплошным триумфом, ее принял престарелый папа Бенедикт XIV и английский двор; ее наперебой приглашала итальянская знать и английские литераторы; директор Лондонского музея просил у нее разрешения украсить ее мраморным бюстом один из залов вверенного ему учреждения. Собрания сочинений дю Боккаж неоднократно издавались во Франции и других местах (1749, 1762, 1764, 1770 гг.) п были переведены на английский, немецкий, итальянский и испанский языки.
В России, кажется, на нее обратил внимание только Ломоносов: ни одного русского перевода с ее именем мне найти не удалось.
«Коломбиада» дю Боккаж из всех ее произведений пользовалась, по-видимому, наибольшим успехом. «Автора прежде всего хвалили за то, что она впервые — по крайней мере на французском языке — выбрала такой прекрасный сюжет, столь богатый местными красками, яркими и совершенно новыми в поэзии, дающий возможность использовать счастливые контрасты, противопоставляя нравы победителей и покоренного народа, — сюжет, в котором история обладает всеюроманичностьювымысла».>94>
Приведенная только что цитата несомненно заимствована из какой-то рецензии, появившейся в свет сразу же после опубликования поэмы дю Боккаж. Не исключена поэтому возможность того, что Ломоносов пожелал сравнить те стихи «Коломбиады», в которых дю Боккаж изображала завоевание Мексики испанцами, с соответствующим местом в своем «Письме о пользе стекла», ндписанном в 1752 г. «Мексиканскому» эпизоду Ломоносов удейил в своей поэме Vio часть — 45 стихов (стихи 145 — 189) из 440, причем это едва ли не самые сильные, патетические стихи в поэме.
Ломоносов говорит о мексиканцах:
Им оны времена не будут в век забвенны,
Как пали их отцы для злата побиенны.
С гневом восклицает поэт: «О коль ужасно зло!» —и с негодованием и сарказмом спрашивает:
На то ли человек ,
В незнаемых морях имел опасный бег,
На то ли, разрушив естественны пределы, >95>
На утлом дереве обшел кругом свет целый,
За тем ли он сошел на красные брега,
Чтоб там себя явить опасного врага?
И затем Ломоносов переходит к изображению военных действий испанцев против ацтеков:
Уже горят царей там древние жилища,
Венцы врагам корысть, а плоть их вранам пища!
И кости предков их из золотых гробов
Чрез стены падают к смердящим трупам в ров!
С перстнями руки прочь и головы с убранством
Секут несытые и златом и тиранством.
Иных свирепствуя в средину гонят гор
Драгой изрыть металл из преглубоких нор.
Смятение и страх, оковы, глад и раны,
Что наложили им в работе их тираны,
Препятствовали им подземну хлябь крепить,
Чтоб тягота над пей могла недвижна быть,
Обрушилась гора: лежат в ней погребенны
Несчастные! или по истине блаженны,
Что вдруг избегли все бесчеловечных рук,
Работы тяжкия, ругательства и мук!
Поэт рисует далее возвратный путь испанцев и их гибель в морских пучинах:
Оставив Кастиллан >96> невинность так попранну,
С богатством в отчество спешит по океану,
Надеясь оным всю Европу вдруг купить.
Но златом волн морских не можно утолить.
Подобный их >78 сердцам борей подняв пучину,
Навел их животу и варварству кончину,
Погрязли в глубине, с сокровищем своим,
На пищу преданы чудовищам морским.
То бури, то враги толь часто их терзали,
Что редко до брегов желанных достигали.
Но у Ломоносова нет и тени злорадства в связи с гибелью испанцев; согласно его этической концепции, конец этот столь же печален, сколь и закономерен:
О коль великой вред! От зла рождалось зло!
Таким образом, Ломоносова «американская» тема привлекла не только тем, что она давала еще раз возможность воздать хвалу стеклу, противопоставляя его роковому желтому металлу:
Виной толиких бед бывало ли стекло?
Никак! Оно везде наш дух увеселяет,
Полезно молодым и старым помогает.
Вводя испано-американский эпизод в свою поэму и уделяя ему такое значительное место в композиции произведения, Ломоносов несомненно стремился вынести свой отрицательный приговор не только над действиями испанцев в Америке в прошлом, но и над колонизаторскими методами англичан в Индии, португальцев в Африке и т. д. Вероятно, именно в связи с этим кругом проблем внимание Ломоносова привлекали такие книги, как «Заметки об истории христианства в Индии» Ла Кроза и другие произведения, обычно носящие мало выразительные названия «Собрание путешествий» (напомним, что эту серию Ломоносов выписывал через Академическую книжную лавку),
Берков Павел Наумович был профессором литературоведения, членом-корреспондентом Академии наук СССР и очень знающим библиофилом. «История» — третья книга, к сожалению, посмертная. В ней собраны сведения о том, как при Советской власти поднималось массовое «любительское» книголюбие, как решались проблемы первых лет нового государства, как жил книжный мир во время ВОВ и после неё. Пожалуй, и рассказ о советском библиофильстве, и справочник гос. организаций, обществ и людей.Тираж всего 11000 экз., что по советским меркам 1971 года смешно.© afelix.
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.