Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [102]

Шрифт
Интервал

В науке давно уже высказана точка зрения, что основа сюжета этой трагедии была целиком заимствована М. В. Ломоносовым из «Синопсиса», откуда он почерпнул не только тему произведения, по даже и характеристики действующих лиц.>390>Новейшие исследователи подтверждают эту точку зрения,>391> добавляя, что М. В. Ломоносов в работе над трагедией «Тамира и Селим» заимствовал материал и из повести о Мамаевом побоище.>392>

События, связанные с освещением Куликовской битвы, получили в литературе разнообразное отображение: «о Куликовской битве рассказывают «Задонщина», Летописная повесть и Сказание о Мамаевом побоище.>393> Последнее из произведений — Сказа-

ние о Мамаевом побоище — дошло в огромном количестве списков, образуя своеобразные циклы, имеющие иногда очень сложное происхождение.>394>

Какими же повестями из цикла произведений о Мамаевом побоище воспользовался М. В. Ломоносов при создании трагедии «Тамира и Селим»?

Естественно думать, что Сказание о Мамаевом побоище М. В. Ломоносов знал в том виде, в каком оно вошло в 3-е издание «Синопсиса» (1680 г.), где впервые оно было опубликовано целиком.>395> Но еще В. И. Резанов отмечал ряд расхождений в описании Куликовской битвы между «Синопсисом» и трагедией М. В. Ломоносова .(например, последовательность моментов боя, описание выступления «засадного полка»).>396>>397 Главное же отличие между Сказанием о Мамаевом побоище в редакции «Синопсиса» и трагедией М. В. Ломоносова — в описании гибели Мамая. В «Тамире» (д. III, явл. 1 и 2) он приезжает в Кафу, скрывая от крымцев свое поражение в Куликовской битве. Его принимают как победителя. Царь Мумет готов даже выдать замуж за могущественного хана, каким представляет себя Мамай, свою дочь Тамнру. И только случай раскрывает истинное лицо Мамая. Он гибнет в схватке с кафинскпм царевичем Нарсимом, к которому приходят на помощь возлюбленный его сестры Тамиры, багдадский полководец Селим. По Сказанию о Мамаевом побоище, входящему в состав «Синопсиса», Мамая убивают во время бегства его приближенные «князи» после разгрома на поле Куликовом.>11 Если исключить в описании гибели Мамая романтическую фабулу (роль багдадского царевича Селима, возлюбленного кафинской царевны Тамиры), явно вымышленную М. В. Ломоносовым согласно требованиям жанра классицистической трагедии, то и тогда остается различие в раскрытии образа Мамая и обрисовке его смерти. Откуда же М. В. Ломоносов мог почерпнуть иное по сравнению с «Синопсисом» освещение этих событий?

Повествование о Куликовской битве и гибели Мамая, близкое к тому, которое мы видим в трагедии М. В. Ломоносова «Тамира и Селим», отражено в так называемой «киприановской» редакции Сказания о Мамаевом побоище, входящей в состав Никоновской летописи.>398> Первое издание Никоновской летописи начало

выходить в 1767 г. под редакцией А. Шлецера и G. Башилова.>399>М. В. Ломоносов не принимал участия в подготовке этого издания.>400> До выхода историко-литературных работ М. В. Ломоносова: «Краткого российского летописца» (1760 г.) и «Древней российской истории об начале российского народа до кончины вели кого князя Ярослава Первого или до 1054 г.» (напечатана в 1766 г., после его смерти), подготовкой которых он занимался начиная с середины 50-х годов XVIII в., — мы не имеем возможности судить о его знакомстве с Никоновской летописью. Между тем трагедия М. В. Ломоносова «Тамира и Селим» свидетельствует об очевидном использовании автором данных этой летописи, что сказывается не только в описании смерти Мамая, но и в рассказе о последовательности моментов боя.

В трагедии М. В. Ломоносова «Тамира и Селим» Нарсим, крымский царевич, посланный отцом па помощь Мамаю, рассказывает о Куликовской битве (д. V, явл. 4) :

Уже чрез пять часов горела брань сурова,

Сквозь пыль, сквозь пар едва давало солнце луч».>401>

В «киприановской» редакции Сказания о Мамаевом побоище сообщается, что татары вначале одолевали русских, так как солнце слепило им глаза и «веаше ветр велий противу им в лице и бьяше зело».>402> Когда же солнце стало светить в спины русским воинам и «внезаапу потяну ветр созади их, понужаа их изыти на татар,»>403> они стали одерживать победу. О пыли, поднятой ветром, М. В. Ломоносов не мог узнать из рассказа «Синопсиса». Описапие «видения» «аггелов», помогающих «Христианом», приурочено в «киприановской» редакции Сказания к моменту окончательной победы русских над татарами, — это «видение» поразило Мамая и его приближенных. Они «со страхом, велми восстонав и рече: „Велик бог крестианеск, велика сила его!“».>404> В «Синопсисе» о «видении» говорится перед моментом ослабления русской рати: оно («видение») явилось стимулом выступления засадного полка.

В описании Куликовской битвы М. В. Ломоносов следует рассказу Никоновской летописи. Нарсим передает, что в момент напряжённого сражения русских с татарами «сила Росская, поднявшись из засады с внезапным мужеством, пустилась против пас, —

Тогда над Росскими полками отворились И ясный свет на них спустили небеса».>405>

Все эти сопоставления свидетельствуют о том, что М. В. Ломоносову была известна так называемая «кинриановская» редакция «Сказания о Мамаевом побоище», отраженная в Никоновской летописи.


Еще от автора Павел Наумович Берков
История советского библиофильства

Берков Павел Наумович был профессором литературоведения, членом-корреспондентом Академии наук СССР и очень знающим библиофилом. «История» — третья книга, к сожалению, посмертная. В ней собраны сведения о том, как при Советской власти поднималось массовое «любительское» книголюбие, как решались проблемы первых лет нового государства, как жил книжный мир во время ВОВ и после неё. Пожалуй, и рассказ о советском библиофильстве, и справочник гос. организаций, обществ и людей.Тираж всего 11000 экз., что по советским меркам 1971 года смешно.© afelix.


Рекомендуем почитать
Мандельштам, Блок и границы мифопоэтического символизма

Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.


Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.


Достоевский и евреи

Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.