Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [101]
Ни в одной из известных записей нет описания подводных владений и внешнего облика царя. Обычно певцы только констатируют встречу героя с морским повелителем ( который всегда именуется в былинах морским царем), изредка упоминают белокаменные палаты (в чем можно видеть дань эпической традиционности). Даже М. С. Крюкова, имевшая склонность к развертыванию в обширное повествование отдельных эпизодов, лишь намеченных у других сказителей, ограничивается при рассказе о появлении Садко на дне моря двумя скупыми строками (№№ 415 и 416) :
Во ту пору, во то времецко царь морьской же всё
Он сидел, сидел на троне-то на царьском-то.
Исключение составляют варианты олонецкого исполнителя
A. П. Сорокина, записанные дважды: сначала П. Н. Рыбниковым (более поэтический текст) и позже А. Ф. Гилъфердингом. У Сорокина наличествуют броское пейзажное изображение подводного царства, игры волн и краткое описание внешности царя.
B. Я. Пропп высоко оценивает художественную деталь, введенную сказителем; не вызывает сомнения она и у P. С. Липец, которая допускает возможность влияния былины па картину И. Е. Репина «Садко в подводном царстве».
А волной-то бьет, паруса рвет
Проснулся Садке во синем морс,
Во синем море на самом дне.
Сквозь воду увидел пекучись красное солнышко, Вечернюю зорю, зорю утреннюю.
Увидел Садке, — во синем море Стоит палата белокаменная,
Заходил Садке в палату белокаменну:
Сидит в палате царь морской,
Голова у царя как куча сенная.>380>
В поэме Ломоносова встречаем:
И воду вихрями крутят и к верьху быот
(Стих 184).
Ни мразы, ни Борей туда не досягают,
Лишь солнечны лучи сквозь влагу проницают.
(Стихи 209, 210).
Возможно, что поэтическое описание солнечного луча, пронизывающего водную толщу, пришло к Сорокину из литературы. Он был грамотным человеком, общался с различными людьми: в его избе останавливались проезжающие, которых он развлекал пением старин. Как указывает А. Ф. Гильфердинг, Сорокин «имел склонность к сочинительству», привнесению дополнительных моментов, пробовал распевать сказки в виде былин. Тем не менее при разработке почти совсем неизученной проблемы взаимоотношения творчества Ломоносова с устной поэзией >11 следует так или иначе принять во внимание близость художественных деталей произведений северного сказителя и великого русского писателя.>381>
Записей сказок о Садко совсем мало; >382> в них и в немногочисленных вариантах повествований о герое, опускающемся на дно моря,>383> пет не только величественного, но даже в какой-либо мере подробного описания подводного царства и его владыки. Любопытное сопоставление имеется в одной из сказок собрания А. Н. Афанасьева (без указания места записи): Ивэн-царевич видит, что в подводном мире «и там свет такой же, как у нас; и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет»,>384> — последняя деталь весьма отдаленно перекликается с поэтическим штрихом Сорокина.
Итак, при описании подводного царства в поэме «Петр Великий» Ломоносов лишь в самом общем плане отталкивался от русских былин и народных сказок; создавая эпическое произведение по канонам XVIII в., он привнес в него обязательный мифологический элемент и традиционную торжественную тональность. А. Н. Соколов подчеркивает, что «Ломоносов подходит к мысли о замене античной мифологии в русской эпической поэме мифологией отечественной или во всяком случае о равноправии обеих мифологических систем. Там, где в картине моря Ломоносов рисует мифологический образ, он опирается на русское народное творчество, оставляя имя Нептуна в качестве метонимического, по теории Феофана Прокоповича, обозначения моря».>385> Такое новаторство не было до последнего времени правильно понято, и даже В. Г. Белинский, не говоря уже об А.- Н. Пыпине, именно в этом видел причину творческой неудачи писателя и незавершенности поэмы. „Понятно, — замечает Белинский, — почему Ломоносов не кончил своей дикой, напыщенной поэмы: у него было от природы столько здравого смысла и ума, что он не мог кончить подобного tout de force воображения, поднятого на дыбы“».>386>
В художественной практике Ломоносов-писатель шел не путем прямого, формального использования русского фольклора, а творчески переосмыслял образы отечественной народной поэзии в духе литературных традиций своего времени.
К ВОПРОСУ ОБ ИСТОЧНИКАХ ТРАГЕДИИ М. В. ЛОМОНОСОВА «ТАМИРА И СЕЛИМ»
В октябре 1750 г. М. В. Ломоносов закончил работу над трагедией «Тамира и Селим», которую он писал но приказу императрицы Елизаветы Петровны с мая того же года.>1 Свое новое произведение М. В. Ломоносов читал И. И. Шувалову, которому трагедия, по-видимому, понравилась, так как вскоре дважды состоялось представление «Тамиры и Селима» при дворе.>387>>388 В ноябре 1750 г. она была издана «первым тиснением», а на следующий год переиздана обычным по тому времени тиражом (600 экземпляров) .>389>
Можно полагать, что одной из причин успеха трагедии «Тамира и Селим» явился выбор самой темы. В трагедии раскрывались героические страницы русской истории: победа русских войск во главе с великим князем московским Дмитрием Ивановичем над татарами на поле Куликовом.
Берков Павел Наумович был профессором литературоведения, членом-корреспондентом Академии наук СССР и очень знающим библиофилом. «История» — третья книга, к сожалению, посмертная. В ней собраны сведения о том, как при Советской власти поднималось массовое «любительское» книголюбие, как решались проблемы первых лет нового государства, как жил книжный мир во время ВОВ и после неё. Пожалуй, и рассказ о советском библиофильстве, и справочник гос. организаций, обществ и людей.Тираж всего 11000 экз., что по советским меркам 1971 года смешно.© afelix.
В 1831 году состоялась первая публикация статьи Н. В. Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии». Поднятая в ней тема много значила для автора «Мертвых душ» – известно, что он задумывал написать целую книгу о географии России. Подробные географические описания, выдержанные в духе научных трудов первой половины XIX века, встречаются и в художественных произведениях Гоголя. Именно на годы жизни писателя пришлось зарождение географии как науки, причем она подпитывалась идеями немецкого романтизма, а ее методология строилась по образцам художественного пейзажа.
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.