Литературная Газета, 6597 (№ 19/2017) - [12]
Крикнешь – а кто отзовётся?
Ветер, цветы, облака?
Лишь из глухого колодца
Память твоя улыбнётся
Призрачна и далека.
Процитированное печальное лирическое стихотворение «В брошенной деревне» принадлежит Олегу Кочеткову, который в другом стихотворении, очень эмоциональном, тяготеющем к романсному мелосу, продолжает вслед за Тютчевым и Заболоцким тему «последней любви»:
Звёзды стынут и колко дрожат,
А в тебя провалился мой взгляд,
Моя речь, осязанье и слух!
Покачнувшись на нитке льняной,
Виновато сверкнув при луне,
Нависает мой крест над тобой...
«Крест»
Причём журнал «Наш современник» не только поэтически ностальгирует о прошлом, но и всегда поддерживает радикальное разделение «мы – они» или «мы – вы» (по аналогии с теми сетевыми ресурсами, где обозначаются «свои люди»): «И каких бы насмешек-названий / Не давали вы этой стране, / Ложь манкуртовских ваших стараний / Ничего не изменит во мне» (Владимир Шуваев) – хороший образ (из Ч. Айтматова). Такое разделение помогает журналу сохранять границы поэтической традиции от размывания. Правда, порой «стражники» слишком непримиримы и непоследовательны, например, для Льва Котюкова, имя которого в советские годы было весьма известно, «они» – это окололитературные «борзописцы-иуды», родословную которых он ведёт от чёрта, а свою, разумеется, от Бога, и, без ложной скромности заявляет, что он сам слышит «молчанье Бога», как будто... «самого себя», хотя в другом стихотворении свою душу сравнивает ...с адом. Но такая почти что пародийная противоречивость – редкость для «Нашего современника», который фильтрует поэзию в соответствии со своей идеологической позицией, и это наделяет феномен поэзии журнала замкнутостью, выраженной консервативностью, но и, повторю, порой – эмоциональной лирической глубиной, почти утраченной многими журналами. Мелодичность интонационная и возвращающаяся из читательской ссылки, снова трогающая душу лирика, превозмогают рациональную платформу, поднимаясь над ней поэтической аурой, ведь традиционная поэзия, несмотря на постоянную опасность «не попасть в чужой синтаксис, ритм» (Дм. Веденяпин), уже как бы генетически близка читателю, приближая его к той «поэтической тайне невысказанного», что пронизывает жизнь души и адресована чувствам, которые для компьютерного менталитета могут предстать архаикой, «вчерашним днём», ибо традиционный стих и сам имеет вневременную (действительно, называемую порой архаичной) глубину, как бы закодированную в самой ритмике, и от поэта требуется лишь наполнить раскодированное своим индивидуальным. Или всеобщим, то есть своё индивидуальное принести в жертву поколенческому, и тогда стихи отразят время с его современными реалиями, но бессмертие им как раз в связи с обострённой современностью не гарантировано: поэзия – не документ истории (хотя при определённом сужении взгляда на неё может восприниматься и так), а документ человеческой души, психики, внутренней жизни – и слабость сегодняшнего поэтического поля мне видится именно в том, что стихотворная речь перестала выражать космос человеческого «я», отвлечённая «шумами» и «брендами» окружающего мира.
Но, к сожалению, случается достаточно часто: при следовании «классической поэзии» банальное побеждает. Но банальное не равно традиционному. Чувство не может быть банальным, потому что всегда индивидуально, и только, став коллективным, то есть чувством толпы, оно превращается в опасное клише, сужая до примитивности смыслы и лишая объёма форму. Здесь мне видится основная угроза от «китч-интернет-поэзии», имеющей, конечно, и свои достижения, в особенности – популистские и пропагандистские.
А если говорить о банальном – банальным может быть и верлибр, и визуальное стихотворение: как вызывающе броская одежда часто скрывает заурядность и пустоту личности, так и в искусстве. Потому что поэзия идёт из той непознанной ещё сферы бессознательного, где скрываются древние прообразы, общечеловеческие по наполнению, – именно потому она отмечена знаком вечности. Владимир Маяковский отпел «Россию Блока», уподобив его символическую образность «жестянкам консервов», однако поэзия ХХ века испытала гораздо более сильное влияние «отпетого», а не крушителя устоев. После «перестроечной революции» вместо одного гиганта-низвергателя – Маяковского, эпатажный протест которого против традиционных ценностей порой доходил до кощунства («Я люблю смотреть, как умирают дети») – пришло много микроскопических ниспровергателей. Но разве совсем молодые поэты ХХI века не обращаются снова к Блоку, Цветаевой, В. Иванову, Гумилёву?.. А влияние Маяковского испытывают единицы (например, Евгений Карасёв, «Арион» , № 1, 2017).
В рамках традиции пишут совсем не банальные поэты, начиная от О. Чухонцева, М. Кудимовой, В. Казанцева, М. Бирюковой, С. Кековой, В. Крюкова – до «племени младого»... И лучшие их стихи звучат совершенно по-новому. Оригинальность может выражаться как раз в подчёркнутой формальной традиционности создаваемого, однако индивидуального, авторского по содержанию. Мелодичные, похожие на лирическое волхвование, вроде бы наивные, но по сути философские, полные вербальных повторов, рефренов, использующие знаки препинания как точный семантический и формально организующий элемент стихи Василия Казанцева («Наш современник», № 2, 2017) тому примером.
