Лис - [217]
– Что ж, Сергей Генрихович. – Он совершенно непроизвольно перешел на «вы», как бы возвращаясь в то время, когда Тагерт был его преподавателем. – Желаю вам удачи и всего наилучшего.
Дав отбой, он посмотрел на телефон так, словно это был вовсе не телефон, а вагон, в котором катилась в тартарары – «и … бы с ней!» – целая огромная эпоха, которую сентиментальный болван вроде Тагерта называет «молодость».
По многолетней привычке Тагерт проснулся рано. Еще не рассвело и долго не рассветет – предел декабря. Он осторожно выскользнул из постели – Лии ехать к десяти, пусть поспит человек.
Целую неделю он оставался дома. Устраиваться на работу перед Новым годом не стоит даже пытаться, он займется этим в январе. Казалось бы, наслаждайся внезапными каникулами: высыпайся, читай, ходи по театрам и выставкам, зови гостей или езжай в гости. Но Тагерт безотчетно пытался заместить работу какими-нибудь обязательными делами, словно чувствовал вину за непредвиденную свободу. Он собирал документы на загранпаспорт, отвозил Галину Савельевну в поликлинику, сдавал в ремонт монитор, занимался стряпней, а в паузах переводил Тертуллиана.
На кухню, потягиваясь, вышла Лия в синей шелковой пижаме, украшенной солнцами, лунами и улыбающимися облаками. Она уткнулась в мужа сонным поцелуем, словно хотела доспать хоть несколько минут в объятьях.
– Если бы мне можно было оставаться дома, я бы не покидала постель и тебя. А ты? Спал бы и спал.
– Жизнь есть сон. Хочу проснуться.
Лия прижалась крепче и теплым дыханием сказала:
– Ну не грусти, не надо. Я скоро к тебе вернусь.
Из всех способов наладить настроение сегодня был доступен один. Тагерт всегда прибегал к нему, когда мыслей становилось слишком много и они путались, точно рыбацкая леска. Нужно навести в доме порядок, притом непременно избавляясь от ненужных вещей. Он перебрал платяной шкаф, освободив несколько деревянных треугольников от старых рубах – белых и клетчатых. За окном проморгался рассвет, и на пол легла щепка розового глянца.
Труднее всего изгонять книги, даже те, что точно не станешь перечитывать никогда. Их набралось с десяток, но Тагерт точно знал, что освободившиеся пазухи долго пустовать не будут. Нет, сделанного недостаточно. Он распахнул дверцы антресолей, где хранилось сосланное в забвение, от чего по разным причинам не хватало сил избавиться навсегда. Антресоли были чем-то вроде маленького чердака. «Вот идеальное место для скелетов», – подумал Тагерт, спуская на пол тяжелые картонные коробки.
Он стирал с картона тонкую пыль, делал паузу и заглядывал внутрь. Господи, для чего здесь этот сломанный принтер? Долой! Кто станет есть из этих щербатых тарелок с двойным золотым ободком? Надо оставить их внизу, у входных дверей – кто-нибудь увезет на дачу, будет из них есть щербатыми ложками. О боги, сколько грусти в ненужных вещах! Сколько прощального укора! А это что? Распечатав очередной короб, Тагерт обнаружил какие-то тетради, стопки исписанной бумаги, полупрозрачные папки с машинописными листами. Не может быть! Картонка была доверху набита ископаемыми его студенческой жизни: курсовые, выписки из книг, тетради с конспектами, запасной экземпляр дипломной работы. Бледные машинописные буквы из третьей копии: «Стоические корни философии Цицерона». Прочитал половину наугад раскрытой страницы. Нет, это невозможно: что за язык, что за надменной наукообразие. Румяный мальчик, нацепивший профессорские очки, играет в книжного червя. Выбросить? Нет, не сегодня, когда-нибудь потом. Тетрадь по сравнительному языкознанию. Вот на полях тщательно заштрихованная синей шариковой ручкой бычья голова, на одном из рогов звездочка. Тагерт вспомнил профессора Широкова, его размашистые жесты и столь же размашистые метафоры, изящную трость. Почему Тагерт рисовал на его лекции? Точно не от скуки. Скорее, захватила какая-то мысль и, следуя за ней, он рисовал этого минотавра. Что за мысль? Куда она вела?
Тагерт уже собирался закрыть коробку, но заметил втиснутую сбоку папку из мутно-алого пластика. Он не без труда извлек ее из теснин – папка сопротивлялась. Какие-то рукописные листочки. Что это? Боже. Его юношеские стихи, так вот они где! Сколько зачеркиваний, листок там и здесь точно изрыт чернильными ямами. Варианты слов – по три над строкой, по три под ней.
Он вспомнил, как писал в библиотеке во время сильного снегопада, не разжимая зубов, почти не дыша. Тут рука, державшая на весу папку, удивилась необычному ощущению: что тут, в уголке? Это не бумага. Маленький плотный прямоугольник, вроде плоской коробочки. Он перевернул и потряс папкой, и на диван выпала крошечная темно-синяя книжка. Стертой позолотой на ней было оттиснуто: «Студенческий билет». Тагерт почувствовал, как больно оживает сердце. Его студенческий, потерянный тысячу лет назад, нашелся. В счастливой перемотке бешено проносились кадры обеих его жизней – прежней и новой, тоже, впрочем, оставшейся позади.
В волшебной квартире на Маросейке готовят клей для разбитых сердец, из дачной глуши летят телеграммы, похожие на узоры короедов, в Атласских горах бродят боги, говорящие по-птичьи. «Волчок» – головоломка любви, разбегающейся по странам и снам, бестиарий характеров, коллекция интриг. Здесь все неподдельное: люди, истории, страсти. Здесь все не то, чем кажется: японский сад в подмосковных лесах, мужчина во власти влюбленной женщины, итальянское поместье Эмпатико, где деньги добывают прямо из подсознания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)
Им по шестнадцать, жизнь их не балует, будущее туманно, и, кажется, весь мир против них. Они аутсайдеры, но их связывает дружба. И, конечно же, музыка. Ред, Лео, Роуз и Наоми играют в школьной рок-группе: увлеченно репетируют, выступают на сцене, мечтают о славе… Но когда Наоми находят в водах Темзы без сознания, мир переворачивается. Никто не знает, что произошло с ней. Никто не знает, что произойдет с ними.
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)