Лис - [215]
– Я по какому делу нужен? У меня пара, может, я потом загляну?
Не поднимая головы, Матонина энергично мазнула пальцем воздух: нет, нельзя. Горецкий подумал было, не выйти ли из кабинета без разрешения, но не сделал ни шагу. Теплые отсветы на дубовых панелях, мягкий запах духов, безупречный порядок на столе словно не давали двинуться с места. Наконец, Матонина отложила ручку и посмотрела на посетителя.
– Вы – один из руководителей нашего Союза студентов? Хочу понять, как получилось, что вас втянули в эту историю.
– Какую историю? – Миша решил держаться роли ничего не понимающего простака, тем более что и впрямь не понимал, что дурного сделал; он чувствовал, что его поступок осуждают, но пока не позволял себе согласиться с этим осуждением.
– Как вы решили заняться этой… хм… этой странной, мягко говоря, агитацией.
Горецкий повторил, что просто расклеил эти листы по просьбе преподавателя, прибавив, что между студентами и преподавателями в университете сложились отношения взаимного уважения и сотрудничества.
– Но гражданин Тагерт уже не преподаватель университета, разве вы не знали?
Миша пожал плечами. Этот жест можно было истолковать двояко: не знал или знал, но не понимает, какое это имеет значение.
– А вы знаете, что Сергей Генрихович дважды получал выговоры за нарушение дисциплины и срыв учебного процесса?
Горецкий молча помотал головой.
– А вы знали про его романы со студентками?
Миша, холодея, неожиданно для самого себя усмехнулся.
– И вот такого деятеля вы, член нашего Союза студентов, решили поднять на щит и пропагандировать после всех его подвигов?
Горецкий развел руками, он не знал, что отвечать. Подводить Тагерта ему не хотелось, а что касается всех этих выговоров и романов – бог их знает, как на самом деле все обстоит. Может, нет дыма без огня. А может и есть. Заметив растерянность Горецкого, Марина Юрьевна несколько смягчила тон:
– В другой раз как следует подумайте, в чем принимать участие, а от чего бежать, как черт от ладана. Идите на занятия.
Спускаясь по лестнице, Миша налетел на Диму Чучаева. Чучаев, вроде как дезертировавший там, у гардероба, держал подмышкой последний неприклеенный плакат.
– Михан, ты откуда? Что вообще за жесть? Бабки такой шухер навели, говорят, тебя к декану таскали?
Михан посмотрел на Димона снисходительно. Зачем ему все эти подробности? Дай-ка сюда, сказал он и забрал плакат. Возвращаться на пару глупо. Он подошел к подоконнику, развернул криминальный ватман и обвел внимательным взглядом все фотографии. Приветливо махал рукой уходящий Тагерт. У стола перед доской собралась группа нынешних третьекурсников – Миша знал этих ребят. Такие счастливые. Два выговора. Сергей Генрихович – бунтарь? Хулиган? Если и так, то хулиган нестрашный, нормальный такой хулиган. Подумав с полминуты, Горецкий двинулся в сторону столовой. До конца пары оставалось добрых полчаса и пока у входа в столовку не было ни души. Оглядевшись, Миша быстро приклеил на стену рядом с дверью последний плакат и припустил в учебный корпус.
Тагерт слушал Мишу, который рассказывал о случившемся нервно посмеиваясь. Что этому мальчику пришлось пережить из-за него!
– Она сказала, что вас уволили после двух выговоров за нарушения и за романы со студентками, – сообщил Горецкий с радостным недоумением; чувствовалось, что эта часть истории его интересует и от нее, от ее содержания и смысла зависит, как Миша в конце концов может оценить события сегодняшнего дня.
– Что ж… Мне следовало сказать с самого начала. Помнишь учебник-словарь, по которому мы занимались?
– Ваш? Конечно помню. У меня свой, не библиотечный, с вашим автографом.
– Мне запретили преподавать по моему учебнику, изъяли книги из библиотеки и выбросили в мусорный контейнер. А выговоры за то, что продолжал заниматься по нему.
– Почему запретили? Бред какой-то.
– А что касается «романов со студентками». Моя жена когда-то училась у меня, то есть была моей студенткой. И это лучшее, что дал мне университет, хотя, черт возьми, какое до этого дело сушеной Матониной?
На другом конце фыркнули.
– Миша! Я благодарен вам за отвагу и за помощь. Прошу прощения, что все это обернулось такими тревогами… Но то, что вы сделали, важно и для меня, и для всех моих учеников. Надеюсь, никаких серьезных последствий для вас не случится – все-таки вы несомненно положительный герой и любимец публики.
– Да ну, Сергей Генрихович, не за что. Мне кажется, пронесло. Но почему они запретили ваш учебник, все равно не вкуриваю.
Дав отбой, Тагерт долго мерил комнату шагами. Хорошо, что эта история не повредила Мише Горецкому. Немного странно, что он так и останется в этом комсомольском Союзе студентов, но это не Тагерту решать. Интересно, чего это они так переполошились? Чего испугались? Его фотографий со студентами? Таскали бедного Мишу аж к самому проректору. И зачем нужна была эта разъяснительная беседа с рассказом про выговоры и романы? Неужели они думают, что такими беседами смогут изменить память о нем? А вдруг и правда смогут? Выходит, плакаты попали в самую точку. Тагерт пытался успокоить себя, но получалось плохо, как если бы его правота была сделана из недостаточно прочного материала.
В волшебной квартире на Маросейке готовят клей для разбитых сердец, из дачной глуши летят телеграммы, похожие на узоры короедов, в Атласских горах бродят боги, говорящие по-птичьи. «Волчок» – головоломка любви, разбегающейся по странам и снам, бестиарий характеров, коллекция интриг. Здесь все неподдельное: люди, истории, страсти. Здесь все не то, чем кажется: японский сад в подмосковных лесах, мужчина во власти влюбленной женщины, итальянское поместье Эмпатико, где деньги добывают прямо из подсознания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
Дебютный роман Влада Ридоша посвящен будням и праздникам рабочих современной России. Автор внимательно, с любовью вглядывается в их бытовое и профессиональное поведение, демонстрирует глубокое знание их смеховой и разговорной культуры, с болью задумывается о перспективах рабочего движения в нашей стране. Книга содержит нецензурную брань.
Роман Юлии Краковской поднимает самые актуальные темы сегодняшней общественной дискуссии – темы абьюза и манипуляции. Оказавшись в чужой стране, с новой семьей и на новой работе, героиня книги, кажется, может рассчитывать на поддержку самых близких людей – любимого мужа и лучшей подруги. Но именно эти люди начинают искать у нее слабые места… Содержит нецензурную брань.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)