Лис - [207]
Семинар закончился. Покидая аудиторию, где студенты оставались на следующую пару, Тагерт оглянулся и посмотрел на них с благодарностью. Заметив это, одна студентка, Вера Якушева, улыбнулась и помахала ему рукой.
После пар позвонил Павел Королюк, предложил подбросить до дому. После ноябрьских в Москве наконец похолодало. Они давно не встречались, хотя преподавали в одном университете. У Паши семья, много дел в фирме. Сейчас он возглавляет юридический департамент, ведущий дела крупных клиентов, у него два десятка подчиненных, возвращается домой за полночь. Хотя, возможно, причина не только в этом. Тагерт чувствовал, что Королюк, хотя и продолжает числить его в друзьях, но, как бы сказать, держит в запасных. Новая жизнь, новые знакомства, новые деловые контакты, а времени в обрез, и Павел отдает это время новым людям, выстраивает дружбы, укрепляет связи, как выражаются политические обозреватели.
О неприятностях на кафедре Тагерт в университете ни с кем не говорил: он взрослый человек, справится сам. Тем не менее по университету уже гуляли слухи, которые, видимо, добрались и до Королюка.
– Здорово, народоволец! – приветствовал он Тагерта. – Все бунтуешь?
Глаза Павла за стеклами очков выглядели уставшими.
– Иных любить тяжелый крест.
– Но-но!
Вдруг вспыхнула радость, словно в разгар тяжелого сражения показалась свежая дружина, спешащая на подмогу. После морозного воздуха в салоне машине окутывал умиротворяющий комфорт. Тагерт продолжал ездить в метро – припарковать автомобиль рядом с университетом невозможно, да и время на дорогу по пробкам не рассчитаешь. Он вдруг вспомнил самую первую их с Пашей поездку – сколько лет утекло с тех пор? – такой же уют, в котором радость быть рядом с другом умножает или даже заменяет удобство.
«Лексус», автомобиль, подобающий положению успешного менеджера, мягко отчалил от тротуара и поплыл в сторону Пресни. Полусерьезно, избегая тона обиды или жалобы, Тагерт рассказал о проверках. Паша хмыкал, вставлял короткие замечания, наконец, сказал задумчиво:
– Почему бы тебе не перейти на эту методичку? Год-другой потерпишь, а там, кто знает, может, ветер переменится.
Радостное оживление остановилось, точно наткнулось на преграду. Уж не ослышался ли он? Верно ли все понял?
– По-твоему, мне нужно отказаться от главного, прости за высокопарность, труда моей жизни?
– Ты и не отказываешься. Просто… да двигай ты уже! – Королюк раздраженно просигналил замешкавшемуся впереди микроавтобусу. – Просто тактически отступаешь на заранее подготовленные позиции. Вре-мен-но!
Тагерт смотрел на приборную доску, похожую на пульт управления небольшого космического корабля.
– Паша, какой в этом смысл? Отступить от того, ради чего работаешь, чтобы продолжать работать? Потерпеть бессмыслицу два-три-четыре года или дольше? Зачем? В чем смысл терпеть бессмыслицу?
Павел пожал плечами:
– Потому что это твоя работа, ты создан для нее, может так? Потому что тебе без нее будет плохо и ты принесешь на этом месте какую-то пользу?
Сергей Генрихович хотел возразить, дескать, в чем же польза преподавания несуществующего языка на искусственных примерах, но вдруг почувствовал, что не хочет говорить. Ему сделалось тесно, он почувствовал, какой чужой, суконный воздух в машине, и замолчал. Умолк и Королюк, который через минуту включил приятную музыку, потому что в машине подобного класса все предусмотрено для комфортабельной поездки.
Ошеева внимательно слушала проректора. Диссертационный совет перенести на июнь: профессор Шеляков в Мадриде, заменить можно, но нецелесообразно. Цекулидзе согласился прочитать курс театрального менеджмента на новом факультете управления. Заломил за час несусветную цену, но мы его по трудовому договору на полставки оформим, в неделю как раз то и выйдет. Ошеева одобрительно кивнула. Конечно, за полставки нужно пять-шесть пар вести плюс консультации и научная работа, но Цекулидзе – громкое имя, отличная реклама факультета и вуза в целом.
Были с Галей Булкиной с проверкой у Тагерта, продолжала Матонина.
– Понравилось? – усмехнулась Елена Викторовна.
– Семинар начался с опозданием. Вместо того, чтобы проверить домашнее задание, сначала давал новый материал, что нарушает заведенный порядок. Какие-то игрища, забавы, минут пятнадцать от урока потеряли. А главное – он продолжает проталкивать свой словарь, хотя кафедра…
– Сколько времени у него осталось до истечения контракта? – прервала проректора Ошеева.
– Три года. В позапрошлом году подписали.
Елена Викторовна задумалась. Можно, конечно, пойти по пути выговоров за нарушение трудовой дисциплины. Но это наверняка означает суд, ненужную огласку: у Тагерта полно поклонников среди выпускников, в том числе работающих в судах.
– Выговоры пока остановить, но проверки продолжать – он не должен воображать, что о нем забыли и с его нарушениями согласились. Вторую латинистку – эту, как ее, одноглазую, – предложить кафедре поставить руководителем латинской секцией.
– Поняла, – кивала Матонина, делая пометки в блокноте.
– Подготовьте, пожалуйста, проект документа, по которому преподаватели не могут заставлять студентов покупать учебники, если библиотека располагает необходимыми пособиями. Тут и сказочке конец, – произнесла Елена Викторовна и улыбнулась.
В волшебной квартире на Маросейке готовят клей для разбитых сердец, из дачной глуши летят телеграммы, похожие на узоры короедов, в Атласских горах бродят боги, говорящие по-птичьи. «Волчок» – головоломка любви, разбегающейся по странам и снам, бестиарий характеров, коллекция интриг. Здесь все неподдельное: люди, истории, страсти. Здесь все не то, чем кажется: японский сад в подмосковных лесах, мужчина во власти влюбленной женщины, итальянское поместье Эмпатико, где деньги добывают прямо из подсознания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
Героиня романа мечтала в детстве о профессии «распутницы узлов». Повзрослев, она стала писательницей, альтер эго автора, и её творческий метод – запутать читателя в петли новаторского стиля, ведущего в лабиринты смыслов и позволяющие читателю самостоятельно и подсознательно обежать все речевые ходы. Очень скоро замечаешь, что этот сбивчивый клубок эпизодов, мыслей и чувств, в котором дочь своей матери через запятую превращается в мать своего сына, полуостров Крым своими очертаниями налагается на Швейцарию, ласкаясь с нею кончиками мысов, а политические превращения оборачиваются в блюда воображаемого ресторана Russkost, – самый адекватный способ рассказать о севастопольском детстве нынешней сотрудницы Цюрихского университета. В десять лет – в 90-е годы – родители увезли её в Германию из Крыма, где стало невыносимо тяжело, но увезли из счастливого дворового детства, тоска по которому не проходит. Татьяна Хофман не называет предмет напрямую, а проводит несколько касательных к невидимой окружности.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.
В своей чердачной студии в Пензансе умирает больная маниакальной депрессией художница Рэйчел Келли. После смерти, вместе с ее гениальными картинами, остается ее темное прошлое, которое хранит секреты, на разгадку которых потребуются месяцы. Вся семья собирается вместе и каждый ищет ответы, размышляют о жизни, сформированной загадочной Рэйчел — как творца, жены и матери — и о неоднозначном наследии, которое она оставляет им, о таланте, мучениях и любви. Каждая глава начинается с заметок из воображаемой посмертной выставки работ Рэйчел.
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…
Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)