Лис - [209]

Шрифт
Интервал

– Матвей, что случилось?

– А вы типа не знаете! – зло хихикнул художник.

– Вероятно, не знаю.

– Ну так пойдем, я вам покажу.

Снег учащенно штриховал пространство, здание высотки на Кудринской стерлось в призрак, а потом и вовсе исчезло. Падая на землю, снег уже не таял, Тагерт и Матвей шли по чистому, бесследному тонкому ковру. Увидев выброшенные из гаража щиты, Тагерт набрал полные легкие воздуха и неожиданно почувствовал, как что-то творится с его дыханием. Оно остановилось, пошло трещинами, сломалось, таща за собой обломки жизни: он уткнулся лбом в нарисованного младенца, сотрясаясь от подступающего плача. Такого не случалось ни разу, даже тогда, когда он видел гору выброшенных из библиотеки учебников – его учебников! Но в этом сокрушении скрестились все изломы и разрывы последнего времени – подкатывающий запрет на профессию, отмена спектакля, разрушение дружбы. В перемалывающую воронку теперь затягиваются другие люди, те, кто в него верил, кто шел за ним. Видя, что творится с Тагертом, Осадчий не знал, как себя вести.

– Вы уж, Сергей Генрихович, это… Так-то не надо. Чего уж, переживем, да? – бормотал он.

Сергей Генрихович меж тем опомнился: Лия! Пока есть Лия, он будет сильным! Вытер нос платком, достал из портфеля сотовый, говорил солидно и весело как бы простуженным голосом. Матвею сказал:

– Через два часа здесь будет грузовик, он увезет декорации на склад до лучших времен. Один бывший студент владеет сетью магазинов – ну вы же все слышали. А пока пойдемте, найдем какую-нибудь рогожу, укроем щиты.

В комнате уборщиц нашелся рулон пленки, оставшейся от летнего ремонта. От пленки пахло почтовой духотой. В сумерках крытый фургон увез подсыхающие щиты с декорациями на склад под Мытищи, успокоившийся Матвей направился в Кунцево, где до вечера просидел в салоне отцовской машины, слушал через наушники музыку, мечтая стать рыбой-удильщиком и жить на дне Марианской впадины.

Первым движением Тагерта после спасения декораций было явиться в кабинет Кожуха и закатить скандал. Но что даст такой скандал? Проректор станет пожимать плечами и нести околесицу о том, что он человек маленький, гараж не резиновый и самому Кожуху давно пора на металлолом. Словом, визит к проректору не имел ни малейшего смысла, как невозможно было и проглотить эту варварскую несправедливость.

Глава последняя

Две тысячи восьмой

Декабрь, долгожданный мороз до глянца лощит ноготки продолговатых луж, воздух украшен туманными вздохами прохожих. По розоватой кайме ясного неба видно – холодно на свете, до того холодно, что на душе хорошо. Не у всех, конечно. В кабинете тепло, немного пахнет духами, мягкий свет разлегся кру́гом на сукне стола, зажег волокна дубовых панелей, радужным пером пыхнул на грани хрустального графина. Идя в кабинет проректора, Тагерт знал: это последнее посещение, более того, и оно ни к чему. Все решено, нет ни надежд, ни иллюзий. Можно не приходить на эту встречу, можно даже перестать являться в университет. Он свободен. Одно только осталось – слова. Приговор приговоренного.

На лицах Матониной и Булкиной, наполовину освещенных снизу низко склонившейся настольной лампой, приятная сдержанность. Видно, начальницы готовы ко всему, их равновесие нерушимо. Да и кому придет в голову нарушать душевный покой таких почтенных, таких высокопоставленных дам? Обменявшись взглядом и кивком с проректором, заведующая начала:

– Мы собрались в столь высоком кабинете, Сергей Генрихович, потому что все желаем вам добра. Но ваша политика, иначе не скажешь, для кафедры и университета в целом – верно, Марина Юрьевна? – неприемлема.

Галина Мироновна сделала крошечную паузу, как бы ожидая возражений или уточнений то ли от проректора, то ли от Тагерта.

– Библиотека ГФЮА укомплектована пособиями по латинскому языку, утвержденными кафедрой. Вы же заставляете студентов, из которых далеко не все такие уж богатые, тратить деньги на вашу книгу, между прочим, исключенную кафедрой из учебного процесса. Ректором университета вчера был подписан приказ, запрещающий преподавателям давать студентам… приказывать… – Галина Мироновна кашлянула. – …Словом, запрещено заставлять студентов приобретать учебную литературу, если она, в смысле рекомендованная литература, есть в университетской библиотеке.

Пока Булкина говорила, Матонина размеренно кивала головой, точно помогая кивками двигать речь в нужном направлении. Матонина, женщина лет сорока пяти, с сухими чертами умного лица, представляла тот тип руководительницы, который не доводит своих оценок и чувств до мимики. Таким образом, на протяжении всей встречи лицо Марины Юрьевны выражало не больше эмоций, чем фотография в паспорте. Говорила она редко, негромко, ровно:

– В самом деле, Сергей Генрихович, у нас в университете глобально отлажены все учебные процессы, а мы то и дело слышим сигналы с вашей кафедры…

– Как, например, лживый отчет о посещении моего семинара? – с невинным видом поинтересовался Тагерт. – Тут бы надо разбираться с теми, кто подает и заказывает такие сигналы.

– На что вы, собственно, намекаете? – Выражение лица Матониной не переменилось.


Еще от автора Михаил Ефимович Нисенбаум
Волчок

В волшебной квартире на Маросейке готовят клей для разбитых сердец, из дачной глуши летят телеграммы, похожие на узоры короедов, в Атласских горах бродят боги, говорящие по-птичьи. «Волчок» – головоломка любви, разбегающейся по странам и снам, бестиарий характеров, коллекция интриг. Здесь все неподдельное: люди, истории, страсти. Здесь все не то, чем кажется: японский сад в подмосковных лесах, мужчина во власти влюбленной женщины, итальянское поместье Эмпатико, где деньги добывают прямо из подсознания.


Почта святого Валентина

У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.


Почта св. Валентина

У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.


Теплые вещи

В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.


Рекомендуем почитать
Мертвые собаки

В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.


Заметки с выставки

В своей чердачной студии в Пензансе умирает больная маниакальной депрессией художница Рэйчел Келли. После смерти, вместе с ее  гениальными картинами, остается ее темное прошлое, которое хранит секреты, на разгадку которых потребуются месяцы. Вся семья собирается вместе и каждый ищет ответы, размышляют о жизни, сформированной загадочной Рэйчел — как творца, жены и матери — и о неоднозначном наследии, которое она оставляет им, о таланте, мучениях и любви. Каждая глава начинается с заметок из воображаемой посмертной выставки работ Рэйчел.


Огненный Эльф

Эльф по имени Блик живёт весёлой, беззаботной жизнью, как и все обитатели "Огненного Лабиринта". В городе газовых светильников и фабричных труб немало огней, и каждое пламя - это окно между реальностями, через которое так удобно подглядывать за жизнью людей. Но развлечениям приходит конец, едва Блик узнаёт об опасности, грозящей его другу Элвину, юному курьеру со Свечной Фабрики. Беззащитному сироте уготована роль жертвы в безумных планах его собственного начальства. Злодеи ведут хитрую игру, но им невдомёк, что это игра с огнём!


Шестой Ангел. Полет к мечте. Исполнение желаний

Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…


Тебе нельзя морс!

Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)


Авария

Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)