Лирика и сатира - [10]

И молвил король: «Прекрасен твой сон!

Прощай — и будь осторожней!

Ты, друг мой, — лунатик, надо тебе

Двух спутников дать понадежней.

Два верных жандарма проводят тебя

До пограничной охраны.

Ну, надо трогаться, — скоро парад,

Уже гремят барабаны!»

Так трогателен был финал

Сей трогательной встречи.

С тех пор король не впускает детей —

И слышать не хочет их речи.

* * *

В Германии, в дорогой отчизне

Растет повсюду древо жизни.

То — вишня. Всех нас тянет к ней,

Но страх перед пугалом все же сильней.

Каждый из нас, точно птица,

Чортовой рожи боится,

Но вишня каждое лето цветет,

И каждый песнь отреченья поет.

Хоть вишня сверху и красна,

Но в косточке смерть затаила она,

Лишь в небе создал вишни

Без косточек всевышний.

Бог сын, бог отец, бог дух святой.

Мы, немцы, чтим их всей душой.

Душа немецкая грустит,

Когда к ним долго не, летит.

Лишь на небе вовеки

Блаженны человеки,

А здесь на земле все грех да беда,

И кислые вишни, и горе всегда.

МИХЕЛЬ ПОСЛЕ МАРТА [29]

Немецкий Михель был с давних пор

Байбак, не склонный к проказам,

Но Март и в нем разжег задор:

Он стал выказывать разум.

Каких он чувств явил порыв,

Наш белокурый приятель!

Кричал, приличия забыв,

Что каждый князь — предатель.

И музыку волшебных саг

Уже я слышал всюду.

Я, как глупец, попал впросак,

Почти поверив чуду.

Но ожил старый сброд, а с ним

И старонемецкие флаги.

Пред черно-красно-золотым

Умолкли волшебные саги.

Я знал эти краски, я видел не раз

Предвестья подобного рода.

Я угадал твой смертный час,

Немецкая свобода!

Я видел героев минувших лет,

Арндта и дядю Яна[30].

Они из могил выходили на свет,

Чтоб драться за кайзера рьяно.

Я увидал всех буршей[31] вновь,

Безусых любителей рома,

Готовых, чтоб кайзер узнал их любовь,

Пойти на все, до погрома.

Попы, дипломаты (всякий хлам),

Адепты[32] римского права, —

Творила единенья храм

Преступная орава.

А Михель пустил и свист и храп

И скоро, с блаженной харей,

Опять проснулся, как преданный раб

Тридцати четырех государей[33].

ПОСРЕДНИЧЕСТВО

Твой дух силен, ты сжал кулак —

Все это так:

Хоть пыл хорош, но помни все же,

Что рассудительность дороже.

Не за права людей в поход

Наш враг идет.

Но у него есть много пушек,

И ружей, и других игрушек.

Возьми свое ружье, стрелок,

Взведи курок —

И целься! Вражья кровь прольется,

И сердце радостью забьется.

ПОДКИДЫШ [34]

Ребенок с тыквой на месте башки.

Огромный желудок, но слабы кишки;

Коса и рыжий ус. Ручонки,

Как ноги паучьи, цепки и тонки.

Это чудовище некий капрал[35],

Который наше дитя украл,

Подкинул нам в колыбель когда-то.

Плод необузданной лжи и разврата,

Был старым скотоложцем он

Во блуде с паршивою сукой рожден.

Надеюсь, его называть вам не надо, —

В костер или в омут проклятого гада!

1649 — 1793 — ??? [36]

Меж цареубийц, — что ни говори ты, —

Всех неотесанней были бритты:

Без сна всю ночь их Карл провел,

Пред казнью запертый в Уайтхолл[37].

Он слышал, как чернь внизу ревет,

Как там сколачивают эшафот.

Французы немногим учтивее были:

Луи Капета[38] в пролетке тряской

На лобное место они проводили,

Не обеспечив приличной коляской —

Как полагалось этикетом —

Его величество при этом.

Но хуже пришлось Марии-Антуанетте:

Ее свезли на кабриолете;

Ни камергера, ни статс-дам, —

Лишь санкюлот[39] сидел с ней там.

Капетова вдовушка тут уж, пожалуй,

Отвислую габсбургскую губку поджала.

Французам и бриттам такт не сродни

По самой природе; тактичны одни

Немцы. Немец — он не теряет такта,

Хотя б и в террористических актах.

Такая в немце кровь течет:

Монархам воздавать почет!

Шестерка коней в экипаже придворном,

В черных султанах и в крепе черном,

Траурный кнут, и такие же вожжи,

И плачущий кучер, — так, раньше иль позже,

Немцы монарха на плаху доставят

И верноподданнически обезглавят.

ТЕНДЕНЦИЯ

Славь германскую свободу,

Пой, как кузнецы куют,

Чтобы песнь твоя гудела,

Чтобы нас звала на дело,

Как марсельский гимн[40] народа.

Не воркуй, как Вертер[41] вялый,

Вертеры лишь к Лоттам льнут.

Все, что колокол рокочет,

Пой, — и пусть слова наточат,

Сталь меча и сталь кинжала.

Будь не флейтою безвредной,

Не мещанский славь уют —

Будь народу барабаном,

Пушкой будь и будь тараном,

Бей, рази, греми победно!

Бей, рази, громи словами,

Пусть тираны побегут!

Лишь об этом пой с отвагой,

Но… для собственного блага

Действуй «общими местами».

ГИМН

Я меч, я пламя!

Я вам светил во мраке,

И, когда начался бой,

Я впереди сражался,

В первом ряду.

Вокруг меня лежат

Моих товарищей трупы,

Но — победили мы.

Мы победили,

Но лежат вокруг

Моих товарищей трупы.

В ликующей песне победы

Слышен хорал

Погребального торжества.

Но у нас времени нет

Ни для радости,

Ни для скорби:

Вновь звучат барабаны,

Начинается новый бой.

Я меч, я пламя!

ШЕЛЬМ ФОН БЕРГЕН

На дюссельдорфский карнавал

Нарядные съехались маски.

Над Репном замок весь в огнях,

Там пир, веселье, пляски.

Там с герцогиней молодой

Танцует франт придворный.

Все чаще смех ее звенит,

Веселый и задорный.

Под маской черной гостя взор

Горит улыбкой смелой.

Так меч, глядящий из ножон,

Сверкает сталью белой.

Под гул приветственный толпы

По залу они проплывают.

Им Дрикес и Мариццебилль[42],

Кривляясь, подпевают.

Труба визжит наперекор

Ворчливому контрабасу.

Последний круг, — и вот конец

И музыке и плясу.

«Простите, прекрасная госпожа,

Теперь домой ухожу я».