Лирика и сатира - [11]

Она смеется: «Открой лицо,

Пето тебя не пущу я».

«Простите, прекрасная госпожа,

Для смертных мой облик ужасен!»

Графиня хохочет: «Открой лицо

И не рассказывай басен!».

«Простите, прекрасная госпожа,

Мне тайну смерть предписала».

Она смеется: «Открой лицо,

Иль ты не выйдешь из зала».

Он долго и мрачно противился ей,

Но сладишь ли с женщиной вздорной!

Насильно маску сорвала

Она рукой проворной.

«Смотрите, бергенский палач!» —

Шепнули гости друг другу.

Все замерло. Герцогиня в слезах

Упала в объятья супругу.

Но герцог мудро спас ей честь:

Без долгих размышлений

Он обнажил свой меч и сказал:

«Ну, малый, на колени!

Ударом меча я дарую тебе

Сан рыцаря благородный,

И титул Шельм фон Берген даю

Тебе, как шельме природной».

Так дворянином стал палач,

Прапрадед фон Бергенов нищий.

Достойный род! Он на Рейне расцвел

И спит на фамильном кладбище.

ПОЭТ ФИРДУСИ [43]

1

К одному приходит злато,

Серебро идет к другому.

Для простого человека

Все томаны — серебро.

Но в устах державных шаха

Все томаны — золотые.

Он дарит и принимает

Только золотые деньги.

Так считают все на свете,

Так считал и сам великий

Фирдуси, творец огромной,

Многославной Шах-намэ.

Эту песню о героях

Начал он по воле шаха.

Шах сулил певцу награду:

Каждый стих — один томан.

Расцвело шестнадцать весен,

Отцвело шестнадцать весен,

Соловей прославил розу

И умолк шестнадцать раз.

А поэт сидел прилежно

У станка крылатой мысли,

День и ночь, трудясь прилежно,

Ткал ковер узорной песни.

Ткал поэт ковер узорный

И вплетал в него искусно

Все легенды Фарсистана[44],

Славу древних властелинов,

Своего народа славу,

Храбрых витязей деянья,

Волшебство и злые чары

В раме сказочных цветов.

Все цвело, дышало, пело,

Пламенело, трепетало, —

Там сиял, как свет небес,

Первозданный свет Ирана,

Яркий, вечный свет, не меркший,

Вопреки Корану, муфти[45]

В храме огненного духа,

В сердце пламенном поэта.

Завершив свое творенье,

Переслал поэт владыке

Манускрипт великой песни —

Двести тысяч строк стихов.

Это было в банях Гасны, —

В старых банях знойной Гасны

Шаха черные посланцы

Разыскали Фирдуси.

Каждый нес мешок с деньгами

И слагал к ногам поэта,

На колени став, высокий,

Щедрый дар за долгий труд.

И поэт нетерпеливо

Вскрыл мешки, чтоб насладиться

Видом золота желанным —

И отпрянул, потрясенный:

Перед ним бесцветной грудой

Серебро в мешках лежало —

Двести тысяч, — и поэт

Засмеялся горьким смехом.

С горьким смехом разделил он

Деньги на три равных части.

Две из них посланцам черным

Он в награду за усердье

Роздал, поровну обоим.

Третью банщику он бросил

За его услуги в бане,

Всех по-царски одарил.

Взял он страннический посох

И, столичный град покинув,

За воротами с презреньем

Отряхнул с сандалий прах.

2

«Если б только лгал он мне,

Обещав — нарушил слово,—

Что же, людям лгать не ново,

Я простить бы мог вполне.

Но ведь он играл со мной,

Обнадежил обещаньем,

Ложь усугубил молчаньем,

Он свершил обман двойной.

Был он статен и высок,

Горд и благороден ликом.

Не в пример другим владыкам —

Царь от головы до ног.

Он, великий муж Ирана,

Солнцем глядя мне в глаза,

Светоч правды, лжи гроза,

Пал до низкого обмана!»

3

Шах Магомет окончил пир.

В его душе любовь и мир.

В саду у фонтана, под сенью маслин,

На красных подушках сидит властелин.

В толпе прислужников смиренной —

Анзари[46], любимец его неизменный.

В мраморных вазах, струя аромат,

Буйно цветущие розы горят.

Пальмы, подобны гуриям рая,

Стоят, опахала свои колыхая.

Спят кипарисы полуденным сном,

Грезя о небе, забыв о земном.

И вдруг, таинственной вторя струне,

Волшебная песнь полилась в тишине.

И шах ей внемлет с огнем в очах.

«Чья это песня?» — молвит шах.

Анзари в ответ: «О владыка вселенной!

Той песни творец — Фирдуси несравненный».

«Как, Фирдуси? — изумился шах. —

Но где ж он, великий, в каких он краях?»

И молвил Анзари: «Уж много лет

Безмерно бедствует поэт.

Он в Тус воротился, к могилам родным,

И кормится маленьким садом своим».

Шах Магомет помолчал в размышленьи

И молвил: «Анзари, тебе повеленье.

Ступай-ка на скотный мой двор с людьми,

Сто мулов, полсотни верблюдов возьми.

На них нагрузи драгоценностей гору,

Усладу сердцу, отраду — взору:

Заморских диковин, лазурь, изумруды,

Резные эбеновые сосуды,

Фаянс, оправленный кругом

Тяжелым золотом и серебром,

Слоновую кость, кувшины и кубки,

Тигровы шкуры, трости, трубки,

Ковры и шали, парчевые ткани,

Изготовляемые в Иране.

Не позабудь вложить в тюки

Оружье, брони и чепраки,

Да самой лучшей снеди в избытке,

Всех видов яства и напитки,

Конфеты, миндальные торты, варенья,

Разные пироги, соленья.

Прибавь двенадцать арабских коней,

Что стрел оперенных и ветра быстрей,

Двенадцать невольников чернотелых,

Крепких, как бронза, в работе умелых.

Анзари, сей драгоценный груз

Тобой доставлен будет в Тус

И весь, включая мой поклон,

Великому Фирдуси вручен».

Анзари исполнил повеленья,

Навьючил верблюдов без промедленья, —

Была несметных подарков цена

Доходу с провинции крупной равна.

И вот Анзари, в назначенный срок,

Собственноручно поднял флажок,

И знойною степью в глубь Ирана

Двинулся во главе каравана.

Шли восемь дней и с девятой зарей

Тус увидали вдали под горой.

Шумно и весело, под барабан,

С запада в город вошел караван.

Грянули враз: «Ля-иль-ля иль Алла![47]».

Это ль не песня триумфа была!

Трубы ревели, рога завывали,