Лирика - [6]

Еще молю я об одном: ударь меня литым клинком,

Пусть стрел летучих острия меня безжалостно казнят.

Из нити жизни и тревог сплету узорчатый шнурок,

К нему я сердце привяжу, чтоб ты украсила наряд.

Ту сладость, что туба дает и золотой пчелиный мед,

Я обрету, увидя стан, с которым кипарис равнят.

Зачем Джами михбара свод — густых ресниц он видел, взлет,

Пред аркой сросшихся бровей священным трепетом объят.

***

Ты пери устыдить смогла своею нежной красотой,

И розу юную поверг в смятенье лик лучистый твой.

Я так в разлуке тосковал, что кровью слез окрасил луг, —

Кора табаристанских лоз от них покрылась краснотой.

И в мире царствует хаос с тех пор, как шелк твоих волос

. Во власть отдали ветерку, что пролетел над головой.

Идешь, не приминая трав, полу одежды подобрав, —

Кеклик споткнулся: вздумал он идти походкой легкой той.

Весь город в сладостных силках, прохожим трудно сделать шаг,

И каждый смотрит на тебя с немым восторгом и мольбой.

Не до Джами теперь тебе! Затерян в общей он толпе,

И щеки впалые его с соломой схожи желтизной.

Ты цветком сперва казалась, что в одежды облекли.

Нет, решил я, это розу человеком нарекли.

Легкий стан обременяют разноцветные шелка —

Ткать из белого жасмина одеянье повели.

Не жрецы в своей кумирне поклоняются богам, —

Я, в священном исступленье, пред тобой лежу в пыли.

Ты, прелестная тюрчанка, мне погибелью грозишь.

Иль тебя из Хорасана или Чина привезли?

Прикажи расстаться с жизнью за единый поцелуй —

Я пожертвую душою, но блаженство посули.

Дай коснуться поцелуем, дай изведать сладость уст.

А потом — на все согласен! — умертвить меня вели.

Если жизнь в руках любимой, словно птица в западне,

Одного Джами желает: чтобы вечно дни текли...

У подножья Бисутун мак кровавый запылал,

Будто лапы родника наземь выбросили лал.

Я ошибся: это сам покоритель гор Фархад

Вырвал пламень из груди, и цветок его вобрал,

Гиацинт твоих кудрей, запах мускуса тая,

Сто мятущихся сердец на колечко нанизал.

Безответная любовь день одела темнотой,

На лице моем рассвет, словно кровь, зловеще ал.

Груз разлуки на весах я измерить захотел, —

Эта ноша тяжелей, чем я прежде полагал.

Я в лицо твое глядел — кельей мне казался лик,

Сквозь окно зениц пройдя, лунный свет внутри сиял.

Возлюбившие тебя бремя бедствия несут,

Но несчастнее Джами ни один из них не стал!

Ушла любимая моя, я одиноко стал страдать,

Кровоточит моя душа, сердечной боли не унять.

От близких отказался я, ей в жертву я друзей принес, —

Не знаю, перед кем теперь мне скорбь разлуки изливать.

И вслед за ней и вкруг нее идут влюбленные толпой,

Но средь избранников, увы, мне место не дано занять.

Доколь напрасно счастья ждать от переменчивой судьбы?

Удел мой — голову склонить и все возлюбленной прощать.

Всех, кто любить ее посмел, она измучила вконец,

Молю ее лишь об одном: о, продолжай меня терзать!

Будь милосердей, лекарь мой, пронзивший сердце острием:

Чтоб кровью я не изошел, стилет не надо вынимать.

И слезы бедного Джами струятся, как река Аму,

В слезах покинул он Герат, с тех пор не устает рыдать.

Ты ушла не простясь. Ты покинула дом,

Оглянуться забыв, будто я незнаком.

Поспешила в дорогу, влекома мечтой,

На несчастного глянуть считая грехом.

Я был верным рабом, стерегущим порог,

Ты ушла, не подумав, что станет с рабом.

Как слеза по щеке, торопился я вслед,

Ты надменно прошла с равнодушным челом.

«Посмотри на страдальца! — я тщетно просил

Обреченно молил лишь о взгляде одном: —

С пролетающей птицей привет передай,

Весть одну с мимолетным пошли ветерком!»

Ради этой мятежной и гордой души.

Язык — толмач, слова — рабы, их смело подчинило сердце.

Ту речь, что мы произнесли, в глубинах породило сердце.

Весь мир и зримое кругом: земля, небесный окоем —

Частица малая того, что суть свою вместило сердце.

Все проявленья бытия, твою тоску, любовь твою,

То, что написано пером, — волнуясь, сотворило сердце.

Оно — разящая стрела, что луком пущена была,

Рука нам только помогла, но метко в цель пронзило сердце.

Познанья дивное вино, что богом пить запрещено,

Его вкушают мудрецы, в него вложило силу сердце.

Свободный от запретов, тот раскрепощенной мысли плод

В своем единственном саду тайком от всех растило сердце.

Джами, ты высказал слова. В них проявленье божества.

Посланье духа самого, что до поры таило сердце.

До чаши неба невзначай коснулась пальцами луна —

И песня радостной любви влюбленным сделалась слышна.

Уходит месяц на закат, хмельной от праздничных услад, —

Со мной из чары золотой испей пурпурного вина.

Вино, что ты продашь в тиши, ценней, чем проповедь ханжи.

Ханжа милей мне торгаша — в них безыскусственность видна.

В одном тебе преуспевать: грехи чужие обнажать. —

Коль их не сможешь замолить, то сам греховен ты сполна.

Знай: недостойно мудреца нам болтовней смущать сердца,

Мудрец и молчаговорит, — в молчанье мысли глубина.

Коль в жизни ты не преуспел, людские души не задел —

Себя сумей преодолеть, нам леность духа не нужна.

Джами, на слабеньком огне не сваришь пищу в казане,

Пройдут года, он закипит и раскалится докрасна.

***

Ты нашла себе другого, как теперь мне поступить?

С кем об участи печальной ныне стану говорить?

Мне друзья чужими стали, очерствели их сердца,