Лирика - [5]

Покрыта верхняя губа благоухающим пушком.

Хочу вечернею тропой идти неслышно за тобой,

Сопровождая, охранять, быть тенью на пути твоем!

Отдав поклон тебе земной, я к ветерку бы стал спиной,

Чтоб пыль порога твоего с лица не сдуло ветерком.

Одной я отдал сердца жар, одной вручаю душу в дар:

Зачем ты угрожаешь мне несправедливости мечом?

Джами, о том не сожалей, что верен ты любви своей,

Нет веры у тебя иной. Ты изуверился во всем.

Не хочу я пустословьем осквернять родной язык.

Потакать лжецам и трусам в сочиненьях не привык.

В бесполезных поученьях затупить свое перо —

Все равно, что бросить в мусор горсть жемчужин дорогах.

В суете и праздномыслье я растратил много лет

И раскаиваться буду до скончанья дней моих.

Лишь с годами постигая смысл сокрытый ремесла,

Тайно слезы проливаю, еле сдерживаю крик.

Пусть от Кафа и до Кафа слов раскинулся простор,

Поиск верного созвучья вел не раз меня в тупик.

Рифмы, образы и ритмы так же трудно подчинить,

Как поймать рукою ветер, наклоняющий тростник.

И сказал я на рассвете вдохновенью своему:

«Мне мучительно с тобою каждый час и каждый миг.

Я устал гранить и мерить, находить и вновь терять,

Пребывать хочу в молчанье, отвратив от песен лик».

«О Джами, — в огветуслышал, — ты хранитель дивных тайн,

Ты богатствами владеешь, я раздариваю их!»

Кумир по-тюркски говорит, его не понял я пока, .

Но я в плену у тюркских глаз и у чужого языка.

Сладкоречивым я прослыл, но устыжен тобою был.

Смутясь, я понял: речь моя от совершенства далека.

Путь на груди моей горит полуокружный след копыт

Того коня, что вдаль унес так беспощадно седока.

Иные выставляют щит, который сердце защитит,

Я бросил щит, мишенью став для всемогущего стрелка.

Я -словно туча: смех мой — гром, и слезы хлынули дождем.

Но пламень сердца не зальет горючих этих слез река.

Когда б осмелился, я сам припал к божественным стопам.

Любовь безмерная моя неодолима и крепка.

Тебя отвергнут вдруг кумир — и рухнет сразу светлый мир,

В бесславье будешь пребывать, Джами, грядущие века.

Зачем не сразу умер я, зачем разлуку перенес?

И, словно смертного греха, стыжусь я этого до слез.

Я был неопытен, несмел, я только издали глядел,

Ни разу не поцеловал уста, что ярче вешних роз.

Соперник послан мне бедой, ему, измученный, худой,

Как кость собаке, я себя на растерзание принес.

Не сосчитать твоих рабов, чертоги стерегущих псов, —

Я жалкий раб твоих собак, твоих рабов покорный пес.

Страданья сладость я постиг, не зная радостей других,

Мне дела нет до дел мирских, до пересудов и угроз.

На мне не бархат, не атлас, не отводи в смущенье глаз:

Почетно рубище мое, горжусь я тем, что гол и бос.

Ты похвалялась пред людьми: «Гроша не дам я за Джами!»

Что ж, цену верную себе узнать мне ныне довелось.

Обо всем забыв на свете, сам с собой наедине

О тебе, томясь, мечтаю в предрассветной тишине.

Вновь в объятиях страданья бесконечно длится ночь,

Долгожданного забвенья не дождаться мне во сне.

Но, увидев в полном кубке отраженье уст твоих,

Я сознания лишился, и вина тут не в вине.

Состраданьем, как по струнам, мне по жилам провела,

И протяжно застонал я, уподобившись струне.

Серьги, кольца золотые так пленительно звенят.

Что, кольцо надев ушное, стал рабом твоим вдвойне.

Ведь совсем еще недавно были мы с тобой вдвоем,

Сладость ночи миновавшей возвратить хотелось мне.

Круговую чашу горя выпей, сердце, до конца.

«Пей, Джами, — сказало сердце, — пей со всеми наравне!»

Уста ее пьяней вина, и я вино в волненье пью.

Разлуки проклиная дни, я не вино — томленье пью.

Печали этой нет сильней — изглодан мукой до костей,

Тоску безмерную свою в бессильном исступленье пью.

Не отвлекай меня, прошу: своей любимой я служу.

Пьян без вина, едва дышу, в тревоге и в смятенье пью.

Неспешно пьют друзья кругом, о том беседуя, о сем, —

Я вспомню терпкие уста и вновь без опьяненья пью.

Одной любовью опьянен, я отвергаю небосклон,

Пусть, словно чаша, полон он, ведь я без утоленья пью.

И если б вдруг Лейли вошла, Маджнуна чару поднесла,

Не удивился я тому, ведь я без отрезвленья пью.

Сказала роза мне при всех: »Джами, вот чаша, пить не грех!»

И кубок с розовым вином я, преклонив колени, пью.

Звенит томительно рубаб, и винных струй звучанье в нем,

И до бесчувствия струна меня глушит своим вином.

Я чашу страждущему дам, но рядом пить не сяду сам:

Впиваю я ушами звон, как будто припадаю ртом.

Зачем мне этот небосклон, где солнце, словно ковш, плывет?

Остатки на пиру любви испил бы лучше я тайком.

Знай, я по горло пьян и сыт слезами собственных обид

И сердце бедное мое — кебаб, сжигаемый огнем.

Ты обещаешь, ты сулишь... Но ты обманный морок лишь,

Родник в пустыне, занесен сыпучим, медленным песком.

Не говори: «Вино спасет И боль разлуки унесет».

Знай, без тебя не хмель, а яд единым выпью я глотком.

Без нежных губ я изнемог, рот пересох, свидетель бог.

Вино как воду пьет Джами, не находя забвенья в нем.

Благословляю ветерок, он посетил твой ранний сад,

Донес он утренней порой моей любимой аромат.

Хочу я превратиться в прах, чтоб у прохожих на стопах

Пробраться в дом твой, и в углу я притаиться буду рад.

Мечтаю я к твоим стопам припасть усталой головой,

Дай мне забвенье и покой, не надо мне других наград.