Лирика - [8]

Эй, сердце, где ты? Что ты медлишь? Ведь все гуляки в сборе тут.

Пройди возле дверей кумирни, откинув локоны густые!,

Те, кто лицо твое увидят, перед кумиром не падут,

Но если пьяницы из кубков вино на землю разливают,

То ведь глаза твои, пьянея, не кровь ли сердца разольют?

Что толковать о райском древе и лгать о лотосе небесном?

С твоим высоким стройным станом они в сравненье не идут.

Джами, святилище Каабы — не место для любого сброда.

Будь тем доволен, что открыта дверь в этот храм, в котором пьют.

***

Жду всю ночь нетерпеливо, что ко мне луна идет.

Мне при каждом стуке в двери кажется: она идет!

Внемля песне заунывной, лью рубиновые слезы;

Так вот кровь из вены вскрытой, как рубин красна, идет.

От сердечного горенья я в горячке, в лихорадке.

Мне на смену мукам яви бред больного сна идет.

Побывать еще хоть раз бы в том далеком переулке,

Где кумир мой на прогулке, как в садах весна, идет.

Пусть мне будет изголовьем камень твоего порога,

Пусть в руке, занесшей камень, смерть ко мне, грозна, идет,

Хоть в руках, прекрасна роза, но несорванная лучше,

Цветников ей потаенных мир и тишина идет.

Искандар великий умер, не достигши влаги жизни, ,

Лишь проложенная Хызром к ней тропа одна идет.

Лалы уст жизнедарящих для Джами недостижимы,

Кровь его из хума сердца, как струя вина, идет.

Когда из праха моего трава кровавая взойдет,

Зеленый верности листок на каждом стебле развернет

Главу к зениту, как огонь, в надменности не подымай,

Сердец, сгоревших в том огне, намного выше дым встает.

Я власть теряю над собой, своим безумьем опьянен,

Лишь легкий звук твоих шагов до слуха моего дойдет.

Прислушайся — то не дервиш на темной улице кричит,

То голос мой взывает: «Дод!» — на помощь гибнущий зовет.

У странника я на глаза навертываюсь, как слеза,

Расспрашиваю: «Где она? Ну как любовь моя живет?»

Пусть лекарь книгу развернет, прочтет советы мудрецов:

Он от безумья моего лекарства в книге не найдет.

О, сколько должен ты, Джами, пролить еще кровавых слез,

Пока безмолвный твой кумир покой души тебе вернет!

***

В пятерне страданий сердце изошло немой тоской...

Этих кос, как струн дутара, не коснуться мне рукой.

За одно лишь слово мира я отдам тебе всю душу,

Хоть бедой военной дышит твой неверный мир со мной.

В море мук омыл я руки, смыл с ладоней след надежды,

Рвался к счастью и увидел бездну пасти роковой.

Сердца кровь в глазах — не слезы, словно каплет сок гранатный,

Из-за уст твоих гранатных, видно, цвет у слез такой.

Обо. мне боятся вспомнить гости, сев перед тобою;

Разве шах боится мата, правя шахматной доской?

Я упал во прах, побитый градом каменных упреков,

Я убит враждою низких и льстецов твоих толпой.

О Джами, как больно сердцу, так оно набухло кровью,

Что готово разорваться, как бутон цветка весной!

***

Дом на улице твоей я хочу приобрести,

Чтобы повод был всегда близ дверей твоих пройти.

Сердце вынул, если б мог, бросил бы на твой порог,

Чтоб для стрел твоих мишень рядом ты могла найти.

Не хочу держать бразды и тобой повелевать,

Лучше ты удар камчи мне на плечи опусти.

Адским пламенем грозит проповедник городской,

Ад любви моей — страшней: от него нельзя спасти.

О Юсуфе, о его красоте смолкает быль,

Стоит людям о тебе речь живую завести.

Блеск воды твоих ланит, родинки твоей зерно

Приоткрой, к зерну с водой птицу сердца подпусти.

Да, Джами пусть будет псом, но не улюбыхдверей, —

У порога твоего пусть покоится в чести.

Когда умру, хочу, чтоб кости мои в калам ты превратила,

Чтоб сердце на скрижали праха всю повесть муки начертило.

Промчись над головой моею на Рахше твоего тиранства.

Пусть мне пригрезится, что в мире меня ты вовсе не забыла.

Михраб твоих бровей увидя, имам от кыблы отвернется —

И склонится перед тобою в огне молитвенного пыла.

Из глаз моих струятся слезы, из сердца льется кровь живая.

Где мне спастись? Потоком бурным она жилище затопила.

Твой переулок мне — Кааба, там проливай ты кровь влюбленных.

Вокруг святыни той пустыня от жажды яростной изныла.

Лицом к следам твоих сандалий я прикасаюсь... О блаженство,

Когда бы ты стопою легкой на лик страдальца наступила.

Мне тесен круг существованья с тех пор, как я с тобой в разлуке.

Перед Джами теперь пустыня простор неведомый открыла.

Нарциссы темных глаз твоих так томны, так опьянены,

Так для души моей они грозящим бедствием полны.

Ведь кроме тела и души меж нами не было преград.

Приди! Разлукою давно преграды эти сметены.

Как две ревнивицы, мои зеницы на тебя глядят.

И, друг от друга утаясь, к тебе всегда обращены,

Что спорить радуге с луной? Пусть арками твоих бровей

Сольется радуга небес с блистающим серпом луны.

Настанет ночь — глаза твои как два туранские стрелка,

В тени уснули... Луки их под изголовье им годны.

Непостижимы для ума — твой стан, твой взгляд, твой нежный рот

Хоть ум в познаньях и достиг неисследимой глубины.

Не спрашивайте у Джами о мире этом, мире том.

Все помыслы его теперь к единственной устремлены.

Что видел в мире этот шейх, укрывшийся в своем дому,

Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому?

Он сам живую с миром связь, как пуповину — перегрыз,

И, словно шелковичный червь, ушел в свой кокон — чужд всему.

Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог?